Мой любимый шпион

Их разговор прервался – пушки французской армии разразились громоподобным залпом, от которого затряслась земля и заложило уши. Солдаты шестого полка вздрогнули, некоторые побледнели, но большинство явно обрадовались тому, что битва наконец-то началась.

Французское пушечное ядро со зловещим грохотом рухнуло в десятке ярдов перед каре, отскочило от земли и покатилось под ноги солдатам. Один из подчиненных Симона с любопытством шагнул ядру навстречу.

– Отойдите! Оно может убить! Отойдите! – закричал Симон.

Солдаты в испуге расступились в стороны, пропуская ядро. Повысив голос, чтобы перекрыть грохот канонады, Симон прокричал:

– Французские артиллеристы иногда стреляют под низким углом и с расчетом на недолет, чтобы часть пути ядро проделало по земле! Так ядра наносят больше ущерба! Передайте это всем! Не приближайтесь к катящимся пушечным ядрам!

Солдаты тотчас же принялись передавать друг другу это предостережение, и вскоре уже все довольно ловко уворачивались от ядер. Но, увы, несмотря на их старания, несколько ядер угодили прямо в каре, убив и ранив с десяток человек. Симон распорядился, чтобы полковой лекарь обустроил место для оказания помощи, и в каждом взводе назначил ответственных за переноску раненых к этому месту. Раненых тем временем становилось все больше, а солдат в каре – все меньше, и размеры каре сокращались.

Между тем ярость противника усиливалась. В сторону линии союзных войск было предпринято несколько кавалерийских атак. Рослые лошади с кавалеристами в седлах, несущиеся в атаку, оказались устрашающим зрелищем для пехотинцев, смотревших на них с земли, но и тут помог опыт Симона.

– Не отступать! – кричал он. – Лошади не станут врываться в пехотное каре. Не стреляйте без приказа, а когда будет дан приказ, цельтесь в лошадей!

Настроенные весьма решительно, солдаты шестого пехотного полка изготовились к стрельбе, и вскоре грянули ружейные выстрелы. В воздухе распространилась едкая вонь от черного пороха, и в клубах дыма было видно, как лошади французов с диким ржанием валятся на землю. Атака французской кавалерии захлебнулась, а уцелевшие всадники повернули обратно. Солдаты шестого полка разразились победными криками.

Но это была лишь первая атака. За ней последовали другие.

Как самые опытные в полку, Симон и Джексон бросались в самую гущу схватки, туда, где требовалась помощь. И слабость левой руки Джексона здесь никто не замечал – имела значение лишь его невозмутимость, а также советы и шутки, от которых солдаты разражались хохотом, несмотря на усталость и смертельную опасность.

Симон уже не раз мысленно благодарил Джексона за то, что тот вызвался сопровождать его, – в полку очень нужны были опытные люди. Джексон, повидавший немало битв, прекрасно понимал, насколько серьезно нынешнее сражение, и делал для победы все, что было в его силах, однако из-за отсутствия численного и огневого превосходства войска союзников оказались в чрезвычайно сложном положении. Впрочем, это еще не означало, что они потерпят поражение.

Раз за разом Симон отдавал приказ стрелять, и шестой пехотный полк весь день отбивал все кавалерийские атаки французов.

Близилась ночь, и оставалось лишь надеяться, что ее не опередит вечная ночь.

Сюзанна, быстро приобретавшая опыт сестры милосердия, стала носить с собой карандаш и записную книжку, куда заносила сообщения и адреса раненых солдат, опасавшихся, что уже не доберутся до дома.

Большинство их посланий сводилось к трем словам: «Я люблю тебя». Слезы жгли глаза Сюзанны, когда она записывала эти признания и клятвенно обещала отправить по адресу.

Лукас был великолепен: неизменно сохраняя спокойствие, демонстрировал свое искусство костоправа наряду с умением врачевать открытые раны. Попадались и переломы, причем настолько часто, что Мориса уже дважды посылали за дранками на лубки и бинтами, чтобы закрепить их. Солдаты, которым оказывал помощь Лукас, могли не беспокоиться о том, что кости срастутся неправильно.

А раненые все продолжали прибывать. В уличном лазарете принимали тех, кто получил ранения в тот же день, и именно от них все узнавали, как идет бой.

Перевязывая встрепанного сержанта в темно-зеленом мундире стрелка, Сюзанна спросила:

– Как там дела, сержант?

– Дерьмово… – Сержант поморщился от боли и вздрогнул, когда Сюзанна принялась обрабатывать рану на его руке тканью, смоченной джином. – Вы уж извините, миссис, но приличными словами этого не выразить. Там кошмар творится, французов больше, чем союзников вместе взятых. Вдобавок они опытнее, оружия у них больше, и оно лучше.

Стараясь не выдать своего беспокойства, Сюзанна – она теперь занялась щекой сержанта, рассеченной штыком, – тихо спросила:

– Так наши отступают?

– Нет, мы держимся. Все в крови, израненные, но держимся. – Стрелок шумно выдохнул – джин защипал рану на щеке. – Если будете молиться за своего мужчину, попросите, чтобы треклятые пруссаки подоспели вовремя, а не то…

Сюзанна судорожно вздохнула. Молиться за Симона, молиться, чтобы прусские войска поспешили, – да, это она могла.

– Прусские войска!.. Прусские!.. Пруссаки пришли!