Мой муж — чудовище

Оглушительно топая, что у него, должно быть, выражало крайнюю степень гнева, он вышел из кухни вместе со стаканом, а я села на присмотренный ранее стульчик, скинув с него полотенце на пол.

— Кто это мог сделать, ваша милость? — испуганно спросил Томас. — Вы такая милая!..

— Думай, что говоришь, — непритворно возмутился Джаспер и отвесил ему подзатыльник. — Простите его, миледи, он еще мал и совсем неразумен.

Неразумен, подумала я и усмехнулась, и мне показалось, что Томас прекрасно понял, к чему была эта усмешка. Еще бы, я убедилась своими глазами, насколько он простодушен и неразумен. Джаспер, я была уверена, это тоже отлично знал и решил поучить его манерам…

Но если не Алоиз добавил мне снотворное в молоко и не кто-то из поварят, то кто? И зачем? Кому нужно, чтобы я спала крепким сном? Моему мужу?

Еще пару дней назад я не затруднилась бы ни на мгновение с ответом. И согласилась бы, что так даже лучше. Но сейчас, когда лорд Вейтворт целовал меня, держал меня на руках, за что-то просил прощения? Я ведь сказала, что заранее прощаю его за все!

— Подождите меня, я скоро вернусь, и будем готовить, — пообещала я, твердо зная, что мне не до котлеток.

Я метнулась в коридорчик с каморками слуг. Летисия была привилегирована, ее комната находилась в другом крыле, а сюда она меня и не водила… Вот комната Томаса и, наверное, Джаспера, они должны жить вместе, здесь лежит Филипп… Я хотела зайти, но из-за закрытой двери не доносилось ни звука, значит, он спал, и ни к чему было его тревожить. И незачем, напомнила себе я. Где-то здесь должны были поселить Джеральдину.

В коридоре было совсем темно, и свет, возникший на стене в нескольких шагах от меня, заставил меня шарахнуться в сторону, в уже испытанный мной простенок. Но это был всего лишь Маркус, зажигающий свечи. И он был глух, а может, и нет, спрашивать его, где комната Джеральдины, я не стала, и объяснять свое появление не была намерена тоже. Я хозяйка в этом доме и хожу где хочу.

Из-под одной-единственной двери пробивалась полоска света. Я задержалась и обернулась на Маркуса, но он шел, не обращая на меня никакого внимания, и зажигал свечи на стенах. Мне показалось, он даже меня не увидел.

Войти или повременить? Почему Джеральдина занимается моим платьем в своей комнате? Есть большая прачечная, если свернуть за кухню, Летисия показывала мне ее, там есть утюги и доски.

Я распахнула дверь прежде, чем успела себя остановить, и замерла на пороге, хотя ничего особенного не увидела.

Мы тоже таскали платья мачехи, когда та была в отъезде, и примеряли их, воображая себя богатыми светскими дамами. Что говорить, тем, кто плохо знал нашу семью, а таковых было довольно, отец умел пускать пыль в глаза. Может, благодаря этому умению он выдавал замуж всех дочерей, а еще потому, что свахи получали немалый барыш за то, что искали нам женихов и проводили сговоры…

— Кто тебе позволил? — спросила я. — Ты для этого взяла мое платье?

Оно ей шло, возможно, больше, чем мне. Девушка без манер, без воспитания, с грубыми руками, резким голосом — когда не пела, но надо уметь и говорить, — но как же много новых чувств я обрела за короткое время.

Зависть? Ревность? Как назвать то, что стиснуло горло крепкой жаркой хваткой, я не знала, но оно не давало дышать. Гнев? Я с трудом удержалась, чтобы не дать Джеральдине пощечину.

Привычное развлечение для прислуги. Горничные в доме отца, я не сомневалась, точно так же мерили наши с сестрами платья. Джеральдина смотрела в пол, но я не думала, что она боится взглянуть мне в лицо.

— Ты много себе позволяешь, я велю тебя высечь.

Мне почудилось, или по ее губам скользнула улыбка?

— Что ты подмешала мне в молоко, дрянь?

Снова ни слова в ответ. Я ведь не говорила ей, что мне принесут молоко, значит, она решила это спонтанно. Из-за того, что я предложила ей спать в моей комнате? Мелкая месть за что-то? И как бы она выкручивалась, если бы я ничего не пила? Она хотела приготовить отвары, стало быть, снотворное подлила не она?

Ее комната, точнее, та, которую она занимала, была небольшой и абсолютно бесхарактерной. Такими бывают номера в постоялых дворах, где жильцы меняются ежедневно, где расторопная горничная протирает полы, меняет белье и смахивает пыль, а наутро снова и снова. Заправленная узкая кровать, окно с короткой занавеской, и за ним уже смеркается, стул, убогий столик прижат к стене, лики Ясных, и…

— Это ты зачем взяла?

Я схватила свою доху, глубоко вдыхая. Как бы я ни изничтожала словом за слово несчастную леди Кэтрин, как бы ни выбивала из нее дух, оставалось достоинство, последние крохи. Кричать на прислугу, как какая-нибудь мещанка, краснеть от собственных воплей, терять лицо недопустимо даже для нетитулованной дамы. Есть то, что я могу скрыть от всех, как те мои мысли о лорде Вейтворте, есть то, что я увижу в собственном отражении и простить себе уже не смогу.

Обыскивать комнату в поисках украшений, которые Джеральдина наверняка взяла из моей шкатулки, я тоже не собиралась. Сообщить полицейским? Бесспорно.