Мой (не)любимый дракон

– В новый год с новыми украшениями? Вернее, совсем без них, – с улыбкой оглядела меня Гленда, отправляя в рот половинку пирожного. – Ты сегодня даже без своей любимой булавки, – намекнула алиана на то, что я питаю чрезмерную слабость к своей гранатовой брошке.

– Она не подходила к платью.

Если честно, я совсем забыла про украшение-антипривязку. Да и зачем таскать ее с собой, если магия все равно оказалась бессильна против чувства, что пламенным цветком распускалось в моем сердце.

* * *

Пировали долго, шумно и с размахом. Как говорится, от души. Над длинными столами, покрытыми блестящими камчатыми скатертями, в которых, будто в старинных зеркалах, отражались отблески пламени, витали головокружительные ароматы. Слуги сновали по залу, забирая опустевшие блюда и тут же на их место выставляя новые: тушеные мидии и прочие дары моря, всевозможные пироги – мясные и рыбные, от одного лишь вида которых текли слюнки. Были здесь и молочные поросята, обложенные печеными яблоками, и жаркое из перепелки, поданное в глиняных горшочках. Зажаренные целиком лебеди, украшенные собственными перьями. Ну и, конечно же, дичь помельче, красовавшаяся на столах под самыми разнообразными соусами: острыми, пряными, сладкими. В общем, какими угодно.

Все было таким вкусным – пальчики оближешь. А если сильно увлечься, их облизывая, то и откусить запросто можно.

Про вино вообще молчу. Оно лилось не реками – низвергалось в кубки водопадами. Стоило опустеть чьей-нибудь серебряной таре, как слуга тут же спешил наполнить ее снова.

Не пить в праздничную ночь считалось дурным тоном, но, боюсь, если продолжим в том же духе, танцы закончатся, не успев начаться. Мы до них попросту не дойдем. Возможно, самые стойкие – доползут. В тронный зал, где должна состояться вторая половина праздника.

Я особой стойкостью к алкоголю не отличалась. Даже от вина, предложенного Рианнон, не успела отойти – голова по-прежнему кружилась, будто детская карусель в луна-парке. И чтобы встретить первый день весны на своих двоих, а не выводя под столом громкие рулады, решила схитрить: когда на меня никто не смотрел, незаметно выливала вино из своего кубка в кубки соседей справа или слева, уже порядком захмелевших. А оставшееся щедро разбавляла водой.

Впрочем, проделывать такой трюк удавалось нечасто, потому что я почти постоянно находилась в эпицентре чьего-нибудь внимания. Уж не знаю, что такого интересного нашел во мне его подленькая светлость Хентебесир, без моего ведома смотавшийся к «папеньке» (чтоб их обоих подагра скрутила!) за благословением. Ее блудливое сиятельство от князя недалеко ушла – тоже на меня пялилась. Да и Крейн регулярно, словно ядовитые дротики, метал в мою сторону взгляды.

Что же касается Скальде… От пристального внимания его ледяного великолепия становилось жарко, и головокружение только усиливалось. Я чувствовала, что им замечена, даже на него не глядя. Просто знала, что мужчина, восседавший во главе пиршественного стола, смотрит на меня, пожирая взглядом, будто всего съестного здесь ему было мало. Или оно ему попросту неинтересно.

Герхильд почти не ел и не пил. Порой отвечал на реплики склонявшихся к нему старейшин. Иногда с отстраненным видом поворачивал голову к подбегавшей эссель Тьюлин. К нам она, кстати, тоже подбегала, чтобы отпустить то или иное замечание: сидеть прямо, есть мало (клевать по зернышку), глазками не стрелять, над шутками не смеяться. Разве уж если совсем припечет, застенчиво улыбнуться, не отрывая от тарелки взгляда. И подняться из-за стола, когда на то поступит разрешение.

Нет, это не отбор – это какая-то муштра новобранцев в казарме. Или колония строгого режима.

После шумного застолья, затянувшихся проводов старого года и встречи нового, прощания с зимой и приветствия весны, сопровождавшихся бесконечными тостами, народ дружной, но совсем не стройной гурьбой переместился в тронный зал. Для танцев и поглощения десерта. Горки румяных пирожных и сочных фруктов возвышались на столиках, приставленных к затканным гобеленами стенам. Кресел – деревянных, с жутко неудобными жесткими спинками – было раз, два и обчелся, и все они тут же оказались заняты. Придворными постарше и теми, кто во время застолья позволил себе лишнего.

Много лишнего.

Скальде, как и предполагала, не успев оказаться в зале, тут же уронил себя в свое мажорное, такое с виду мягкое и удобное кресло. С явным намереньем проторчать в нем до самого рассвета. Мазнув по придворным взглядом, небрежным жестом подал музыкантам знак, и те с энтузиазмом принялись играть.

Шум голосов сменили нежные звуки лютен, а вскоре к ним подключились флейты и виолы. Придворные растеклись по залу журчащими потоками. Прекрасные эсселин и эссель в своих роскошных белых, розовых и голубых платьях сверкали улыбками и драгоценностями. Эрролы – в темных штанах и светлых кафтанах – кланялись своим дамам и бережно брали их за руки.