Мой отец - Фидель Кастро

Мой внезапный подъем не мог не вызвать зависти. И вскоре я ощутила на себе обратную сторону успеха. Секретарше было запрещено оказывать мне какую-либо помощь под угрозой всеобщего отречения, поэтому я вынуждена была самостоятельно находить общий язык с пишущими машинками. Так как все машинки были в расстроенном состоянии, а я не слишком хорошо в них разбиралась, то ответы на свои письма я получала весьма редко: большинство моих посланий заканчивало жизнь в мусорных корзинах, не удостаиваясь ответа.

Качита поручила мне также внедриться в фотопроизводство. Когда же я пришла в фотопавильон для выполнения столь ответственного задания, мне пришлось выслушать в свой адрес такие непристойности, которых никогда до этого слышать не приходилось. Ругалась Ласарита, непосредственная начальница манекенщиц, прозванная Кувшинчиком за свои выступающие формы. Она раскалилась докрасна от ярости. Казалось, что все закипевшее содержимое Кувшинчика выплеснется наружу.

Очень трудно представить начальника, который создавал среди подчиненных хаос. Привычнее, когда он стремится к возможной упорядоченности. Но Качита принадлежала именно к тому редкому типу руководителей, который способен все перевернуть с ног на голову. Ей ничего не стоило закрыть показ моделей, прыгнув на подиум и пустившись танцевать guaguanco с музыкантами из второй части шоу, что приводило в смущение иностранных гостей. Да, удивить Качита умела, но она не умела другого — заставить своих подчиненных с уважением относиться к ее решениям.

Качита продолжала нагружать меня все новыми и новыми обязанностями. Теперь я должна была заранее планировать все ее деловые свидания. Кроме того, на мне лежал прием именитых гостей: испанских и бразильских поставщиков белья, производителей тканей, знаменитых фотографов и гостей не поддающейся определению категории, которых Качита называла „выдающимися деятелями“. Я должна была заниматься членами международного жюри, заботясь о том, чтобы они были удобно устроены и ни в чем не испытывали недостатка. На моей совести было также анкетирование. Я сама составляла анкеты, печатала их и распространяла.

Демонстрация моделей начиналась с выставки украшений, которые прикреплялись к купальникам манекенщиц. Зал погружался в темноту, и только пучки света передвигались по сцене, превращая манекенщиц в какие-то неземные магические существа, светящиеся и переливающиеся. Эти существа плавно и соблазнительно двигали руками и бедрами, будоража воображение зрителей.

В этом году мне предстояло открыть показ мод. Зная, что последняя „Кубамодас“ 1988 года длилась более двадцати четырех часов, я настраивала себя на суровые испытания. Через несколько минут нужно было выходить на подиум. Я готовила себя к выходу, пытаясь, насколько это было возможно, оставить за ширмой артистической уборной все выпитое и выкуренное мною за тридцать три года. На моем уже не слишком упругом теле был только купальник из лайкры телесного цвета. Вдруг где-то поблизости раздались крики, а затем в уборную ворвалась толпа, состоявшая из агентов службы безопасности, журналистов и фотографов. Охранники не устояли против мощного натиска представителей прессы, в результате чего дикая орда грубо вторглась в храм наготы, являвшейся личной собственностью манекенщиц.

Я еще не была знакома с манерами зарубежных журналистов и в результате оказалась совершенно неподготовленной к встрече с ними: с мочек моих ушей и до самых плеч ниспадали коралловые серьги, шедевр кубинских ремесленников, а на лбу покоился черный птичий клюв и крылья — изобретение в мире — кубинской моды, которое, по замыслу авторов, должно было играть роль украшения. От век до висков лежали красные тени. Наверное, меня можно было принять за какую-то фею.

— Где Алина? — кричали ворвавшиеся журналисты.

— Who is she?

— Laquelle est Alina?

Представители прессы горланили на разных языках; слышалась даже скандинавская речь.

— Эй! Выйдите отсюда! Охрана! Вы куда смотрите? Разве непонятно, что здесь голые женщины? Никакого уважения! Совсем стыд потеряли! — возмущались полураздетые манекенщицы.

Так что впервые на страницы газет и журналов я попала в довольно странном виде: задница отставлена, на ногах болтается купальник, а на лбу красуется забальзамированная птица.

„Боже, помоги мне!“ — с надеждой обратилась я к Всевышнему, смиренно прикрыв глаза своими пурпурными веками. Пора было выходить. Зазвучала музыка. В ней слышался плеск волн, шум прибоя, крик чаек. Но вот музыка стихла, и вместе с полной тишиной на зал опустилась темнота. Я стала танцевать, двигаясь по эстраде, словно факир, боясь зацепиться за гвозди, которыми был прибит ковер.

Через восемь часов после моего выхода на сцену Магали, наша секретарша, отвела меня на мое первое в жизни интервью.

— Какого черта я должна давать какое-то интервью? — устало сопротивлялась я.

— Нужно будет поговорить об основных направлениях кубинской моды…