Мои печали и мечты

СНЕЖАНА. Конечно, мне. Во-первых, я красивая, мне верить — приятней. Потом, люди любят верить во все нехорошее. Им это тоже приятно. Даже твоей маме, Матюша. У меня вот мама алкоголичка, ненавидела меня, а как узнала, что я стала проституткой, она меня сразу даже полюбила. Потому что ей приятно, что дочка еще хуже, чем она.

МАРГО. Тихо! (Прислушивается). В подъезде кто-то… Предупреждаю — не кричать, громко не говорить…

Звонок в дверь. Еще один.

Никого нет.

КУЛИЧЕНКО. С улицы видно, что свет горит.

НАТАЛЬЯ. Тебя спрашивают?

МАРГО. Ладно, я сама… Нет… Дедушка, пожалуйста, подойди к двери, не открывай, скажи через дверь, что ты больной и один дома. (Снимает с Караморчука пальто, шарф, приводя его в домашний вид). Очень прошу. Только без баловства, ладно? А то так и будут звонить.

Караморчук медленно встает, идет к двери, держась за сердце.

КАРАМОРЧУК (голос в прихожей). Кого вам? Идите отсюда, я еле с постели встал, больной я. Никого, я один, сказано же! (Возвращается, медленно идет к дивану, садится, закрывает глаза).

МАРГО. Кто там?

КАРАМОРЧУК. В глазок плохо видно… В форме люди…

МАРГО. Черт! (Мезгирю). Засекли, наверно, в какой подъезд мы забежали. (Куличенко). Сколько в вашем подъезде квартир?

КУЛИЧЕНКО. Сорок две.

МАРГО (присвистнув). До утра не найдут.

МЕЗГИРЬ. Будем надеяться.

МАТВЕЙ (у двери Нины). Нина! Нина, открой!

НАТАЛЬЯ (встает, тоже подходит к ее двери). Ниночка, не глупи! Отношения выяснять будете потом, а сейчас праздник!

НИНА (открывает дверь). Праздник? Это называется праздник? Я всегда подозревала!

НАТАЛЬЯ. А если подозревала, зачем замуж собралась?

НИНА Нет, я подозревала, но не думала… Я… Ладно, действительно. (Выходит; Снежане). Не беспокойся, у меня нервы крепкие. На меня тоже всякое клепали, ничего, я вытерпела.

МАТВЕЙ. Кто клепал, когда? Про что?

КУЛИЧЕНКО. Вы опять? Договорились же — продолжить праздник!

МИХАЕВА. Нина, я тебе даю свое материнское слово, Матвей…

НИНА. Извините, потом. Ничего не было. Ее вообще тут нет.

СНЕЖАНА. Здрасьте, а куда я делась? Растаяла, что ли?

Все, кроме вторгшихся пришельцев, опять устраиваются за столом.

КУЛИЧЕНКО. Ну что ж. Жизнь продолжается, несмотря на… Там какая-то, можно сказать, юмористическая революция…

СНЕЖАНА. Веролюция.

КУЛИЧЕНКО. А у нас… Короче, как я уже говорил, жизнь — зебра.

СНЕЖАНА. Зерба.

МИХАЕВА. Вы бы, девушка, знаете, сели бы в угол и заткнулись бы от стыда. Тут порядочные люди, а не вы.

МЕЗГИРЬ (опять взрывается). Это где тут порядочные люди? А? Там из-за вас люди под дубинки идут, под пули готовы даже, а они тут сидят — водочка, селедочка, оливьешечка, порядочные люди! Делают вид, что нас будто здесь нет! Тоже мне, патриции! Если кто из вас образованный, может, знаете, были такие римские господа — при рабах жрали, срали, сношались!

МИХАЕВА. Взрослый человек, седой уже, как не совестно? Бегает по площадям, молодежи голову дурит! Да еще выражается в чужом доме! Читала я ваши интервью, сплошной бред! А насчет образования, то оно у нас тут у всех имеется, чтобы вы знали. И даже высшее.

КАРАМОРЧУК. Правда! Вот именно, правда!

МАРГО. Что правда, дедушка?

КАРАМОРЧУК. А то! Бегаете, как оглашенные! В аптеку пройти нельзя, за хлебом лишний раз — и то… Господи, какая тут жизнь была! Одна машина в полдня проедет — и тишина! Любили все друг друга, уважали! Участковая врач Ирина Сергеевна со мной здоровалась по имени-отчеству: здравствуйте, Владимир Иванович! А сейчас двадцатый раз к одной и той же свиристелке прихожу, а она: вы кто, на что жалуетесь? Запомнить не может! Я ей говорю, вы хоть по фамилии запомните: Караморчук моя фамилия, известная фамилия, мой брат Сергей Иванович Караморчук знаменитый был местный писатель — краевед! В каждой «Союзпечати» книги продавались. А она говорит: не читала! Господи! Демонстрации были! Веселье! Флаги! Музыка! А сейчас соберутся по пять человек и начинают бубнить: бу-бу-бу, бу-бу-бу! Чего хотят? Чтобы еще хуже было?

МЕЗГИРЬ. Мы хотим…

КАРАМОРЧУК. Ну и хотите себе где-нибудь в другом месте! Зачем другим-то жизнь портить? Да и то, в каком месте, если спросить? У нас внизу на первом этаже справа была детская библиотека, слева шахматный клуб. Ну, библиотеку еще почему-то оставили, а вместо клуба магазин сделали интимных принадлежностей. И на вывеске что нарисовали?

СНЕЖАНА. Неужели то, что я думаю?

КАРАМОРЧУК. Гондон! Гондон в натуральную величину, в смысле, с меня размером! Я старый человек, я тут всю жизнь живу, почему я должен мимо этого гондона ходить? Какое вы имеете право? Я из-за этого лишний раз дома остаюсь, чтобы не видеть!

СНЕЖАНА. Разве раньше презервативов не было?