Мои шифоновые окопы. Мемуары легенды

Я чувствую себя членом большой семьи, когда дьяконы приветствуют меня добрыми улыбками перед началом утренней службы. И когда прихожанка той же церкви Сисели Тайсон[19] говорит: «Ты вернулся. Где ты так долго пропадал?» – это тоже согревает мое сердце. Незнакомцы – да, незнакомцы – проявляют ко мне искреннее уважение и любовь на утренней церковной службе. Я очень полагаюсь на свою веру и церковь. Я просто сажусь на скамью и, покачиваясь в молитве, благодарю Господа за все, что мне довелось преодолеть.

После смерти бабушки мы с матерью окончательно отдалились друг от друга. Я просто отказался с ней разговаривать. Накопилось очень много ситуаций, когда мать оскорбляла и меня, и бабушку. У них были ужасные отношения: бабушка делала то, что мать не хотела делать, – заботилась обо мне. Мать обижалась за нее на это, но мне так было лучше. Моя бабушка привила мне ценности и традиции семьи и любви. И все же было несколько моментов, когда мне удавалось общаться с матерью, чаще всего на тему одежды. Например, когда она повела меня к лучшему портному в Вашингтоне, округ Колумбия, заказать мой первый костюм – двубортный, из темно-синей шерстяной саржи. Я сказал портному, что хочу, чтобы он был по фигуре с узкими брюками, как у Beatles, но при этом подходил для посещения церкви. В конце концов, куда я еще ходил в костюме, как не в церковь?

_“ Сначала никто не понимал, что происходит и что это за так называемый «рак геев», ворвавшийся в индустрию моды._”

Однажды на Пасху мама приехала в Дарем в бледно-голубом шерстяном костюме Fragonard. Я спросил ее, откуда у нее такой красивый воскресный костюм, и она ответила: «Это не воскресный костюм, а костюм для прогулок».

В тот момент я понял, что у матери хороший вкус. Она разбиралась в моделях нью-йоркских производителей и инстинктивно находила правильные простые линии одежды. Этот костюм, как я теперь понимаю, иллюстрировал кредо Дианы Вриланд: «Элегантность – это отказ от лишнего».

Мать любила одежду, но я не уверен до конца, что она по-настоящему когда-либо любила меня.

Немногие пережили эпидемию СПИДа восьмидесятых-девяностых годов. Ушел и Жак де Баше, любовь всей жизни Карла Лагерфельда.

Когда Жак заболел, с ним невозможно было находиться рядом – он стал невыносим. Последний раз я видел его за кулисами одного из показов Карла, и он вел себя крайне заносчиво по отношению ко мне, бросая оскорбления. Пока он давал выход кипевшей в нем ненависти, я молча удалился. На самом деле ко мне это не имело никакого отношения, было совершенно очевидно, что сознание Жака помутилось. Тогда я понял, что он болен. Он не выглядел больным, но такие слухи ходили. Это была наша последняя встреча, и Жак уже не был самим собой – так находила выражение боль, от которой он страдал. Он вел себя так не только со мной; Жак отталкивал всех, кого знал, всех близких друзей Карла, включая Анну Пьяджи.

Карл навещал Жака в больнице каждый день. Принцесса Диана де Бово-Краон, подруга Жака, почти всегда приходила с ним. Она была словно родственная душа для Карла и оставалась рядом до самого тяжелого момента кончины Жака де Баше.

Жак умер спустя две недели после смерти Дианы Вриланд. Карл никогда не обсуждал со мной его болезнь или уход. Ни разу. Пышных похорон не было, лишь небольшая служба в церкви, где присутствовали Карл, Диана де Бово-Краон и мать Жака. Больше никого не было. По словам Дианы, Карл потерял сознание, когда увидел Жака в гробу. Прах Жака разделили: половину забрала его мать, а вторая часть была отправлена в замок Карла в Бретани, где хранилась в отдельной часовне.

В том году Карл пригласил меня провести Рождество и следующие за ним две недели в своем загородном доме в Ле-Ме-сюр-Сен, в двадцати минутах езды от Парижа (позже он передал этот дом принцессе Монако Каролине). Я предполагал, что Карл будет горевать по Жаку, и, поскольку я сам еще оплакивал бабушку и Диану Вриланд, мы могли бы скорбеть вместе.

«Приезжай в Ле-Ме-сюр-Сен, оставайся сколько хочешь», – написал мне Карл.

В канун Рождества он отправил меня на «Конкорде» в Париж. После посещения церкви я упаковал весь свой багаж Louis Vuitton и прибыл в терминал Air France в Нью-Йорке. Я просто сказал им: «Меня зовут Андре Леон Телли», и мне вручили билет. Когда я приземлился в Париже, личный водитель и телохранитель Карла Бриам встретил меня и отвез прямо в загородную усадьбу в Ле-Ме-сюр-Сен.