Мой сводный кошмар

Поджимает губы, нервно сглатывает, а потом расслабляется, видимо вспомнив, что это мы уже проходили, и начинает поглаживать. Вздергивает голову, выдавливает дерзкую усмешку.

– Хорошая сказка. Никак не оставишь свою мечту – поставить меня перед собой на колени?

– Любопытно, до сих пор не забыла об этом… Сколько раз ты представляла, что делаешь это?

Румянец с ее лица переползает на шею, сдавая без слов: не один раз, а много. И я сжимаю сильнее ее ладонь, чтобы и она сжала сильнее мой член. Толкаюсь ей в руку, пусть даже через одежду – пока. Но ощущения такие, будто у нас контакт кожа к коже. Смотрю на ее губы, пока она занята, и ее не спугнут мои мысли – очень сосредоточенно смотрит вниз и старается.

– Бедняга, – тянет она сочувственно. – Она что же, утром отправила тебя просто так? Забыла тебе пососать?

Блядь, если бы.

– Я решил, что это сделаешь ты.

Она так резко и неожиданно отдергивает ладонь, что я ее отпускаю. Смех разрезает тишину вокруг нас, впуская посторонние звуки – стук часов, сигнал байка на улице, надрывающийся, и, пожалуй, давненько, ее смартфон, шипение жженого кофе.

– Я же уже сказала, – смех резко обрывается, и она смотрит совершенно серьезно, как будто и не смеялась вовсе. – Я не собираюсь после нее…

Лимит моего терпения исчерпан.

Обхватив ее ладонью за шею, притягиваю к себе. Пусть сопротивляется, сверкает глазами, тихо шипит обиженной кошкой. Потому что, блядь, действительно хватит уже.

– И после нее, – чеканю каждое слово, чтобы разобраться с этим вопросом и больше не возвращаться к нему, ибо выдержка не железная, хочется трахнуть быстро и жестко, чтобы забыла эти слова. – И после других. Так вышло, что мы чуть-чуть с тобой разминулись во времени. Поэтому ничего уже не исправить…

Заметив протест в этих углях, что жгут, делают больно и не понимают этого, продолжаю:

– А запах, который ты ненавидишь, пройдет. Приму душ. Могу даже два раза. Для большей мотивации тебе могу даже натереться елкой с грейпфрутом. Похер. Пока ты не начнешь реагировать только на мой запах и вкус.

Она задумчиво прикусывает губу.

– Какие-то вопросы?!

– Один, – кивает она. – А ты не обколешься, когда будешь натирать свой член елкой?

– Беспокоишься? Умная девочка. Понимаешь, что именно тебе и придется зализывать эти раны. Так что, обойдемся без натирания?

Кивает.

Машинально – неважно.

Главное, что согласна.

– А еще насчет цитрусовых…

– Один вопрос уже был, – напоминаю.

И затыкаю ей рот поцелуем.

Непокорная – снова пытается сопротивляться, упирается руками мне в грудь, а когда поднимает ладонь, я ее перехватываю. И прижимаю к своей щеке – вот так, девочка, смотри, это лучше пощечины.

Сжимать ее пальцы не приходится долго: она быстро учится, быстро заводится и тихо стонет мне в губы, когда позволяю ей сделать вдох, соскучиться и потянуться за моими губами самой.

Сминаю нежность, по которой скучал. Вытягиваю из нее неприкрытую жадность, открытость, которых мне не хватало. Стираю три года, которые мы были порознь, с разными, но чужими. И выталкиваю своим языком все мысли о тех, с кем мы ошибались.

Дрожит, так сладко дрожит, что хочется ее успокоить. Подтягиваю к себе, вжимаю в себя и делю эту дрожь на двоих. Ей легче, становится гораздо смелее, а меня ее неосознанные движения тела рвут на мелкие лоскуты, и мои пальцы впиваются в ее бедра, направляя, подсказывая, потому что она снова теряется.

Стон в мои губы.

Бессвязный шепот, опаляющий мои скулы, когда покрываю поцелуями ее шею. И ее пальцы, мнущие мою рубашку, когда она склоняет голову набок, позволяя моим губам пройтись по ключицам и прихватить ее кожу зубами.

Сжав в кулак ее волосы, смотрю на припухшие губы, в затуманенные страстью глаза, ловлю ее изумленный выдох, когда мои пальцы, задрав ее футболку, начинают ползти по ее животу – вверх, к груди, которая, кроме этой податливой ткани, не прикрыта ничем.

– И ничего теперь не мешает, правда? Только одежда.

Выдыхаю одновременно с ней, когда наконец сжимаю приятную округлость в ладони, задевая острый сосок.

– Блядь… – шиплю. – Она идеальна…

Но не успеваю сжать в ладони вторую, потому что сквозь непрекращающийся вой с улицы, сквозь шум в ушах и тихий стон моей девочки раздается покашливание и сухой голос отца:

– Доброе утро. Алиса, если ты не выйдешь, Лука перессорится со всеми соседями.

Алиса испуганно замирает, а потом пытается дернуться, но, опустив ладони, успеваю сжать ее талию и слегка качнуть головой. Мне похер, ей нет. Но я стою спиной к отцу, поэтому он в деталях видит только меня.

– С каких пор его волнуют нежные чувства посторонних людей? – спрашиваю, не оборачиваясь.

– Может, с тех пор, как Агата Юрьевна угрожает спустить на него свою злую-злую собачку? – предполагает отец.

Удачная шутка, хотя и без тени иронии в голосе, и несколько секунд форы дают Алисе возможность успокоиться, одернуть футболку, поправить волосы и постараться сделать вид, что ничего не было. С последним проблема – достаточно взглянуть на ее припухшие губы, а вот взгляд снова колючий.

– Спасибо, Федор Иванович, – говорит, усмехнувшись, она, – пойду спасу злую собачку от смерти.