Мой сводный кошмар

– Договорим вечером, – роняю, когда она проходит мимо меня.

– Вряд ли, – отвечает она отстраненно, будто и не стонала мне в губы секунды назад и не сжимала руками мой член. – Вечером я буду занята.

– Чем же?

Поравнявшись с Федором Ивановичем, оборачивается и одаривает меня милой улыбкой.

– Хочу хорошо отдохнуть. Заодно, возможно, расширю коллекцию своих любимых запахов. Они ведь ничего не значат и ничему не мешают.

И убегает.

Не потому, что так сильно беспокоится о смерти собачки. А потому, что умеет читать по глазам: она сама в куда большей опасности.

Проследив за ней взглядом, снимаю почти пустую турку с плиты.

Обернувшись, встречаюсь с тяжелым взглядом отца и еще до того, как он начнет говорить, обрываю бессмысленные слова:

– Не вмешивайся, отец. Просто больше не вмешивайся.

Глава 46. Кирилл, настоящее

Мы долго молча смотрим друг другу в глаза. Но когда-то этот разговор все же должен произойти.

– Я знаю, что Алиса тебе ничего не рассказывала.

– Не она и не мне, – отец согласно кивает. – Передо мной была запись на телефоне и испуганная девочка, которая все это видела.

– Алиса никому ничего не рассказывала. И той, которая пришла к тебе, тоже.

Отец садится за стол. Я делаю так же. Мы по разные стороны, но ближе, чем последние несколько лет.

Он задумчиво рассматривает меня. Потом снова кивает.

– Пожалуй, и так. Но ты правда думаешь, что, останься ты, у вас бы что-нибудь получилось? Дело даже не в разнице в возрасте, которая тогда была весомой, а в том, что вы с ней были из разных миров.

– Примерно как ты и Виктория.

Отец усмехается.

– Ей пятнадцать. Тебе двадцать два, – начинает перечислять. – Она работала с четырнадцати лет. Ты жил на готовом и, несмотря на свои таланты, не хотел ничем заниматься. У нее в голове романтика и первая любовь на всю жизнь. У тебя – ветер, доступные подружки и скука оттого, что все есть. Вы были просто несовместимы, Кирилл. Ты бы взял, что хотел, и оставил ее, как предыдущих. Ты бы даже не понял, что сделал.

Бесит, когда кто-то пытается решать за тебя, пусть даже это родной человек. Но сильнее бесит, что я легко допустил эти манипуляции.

– С ней изначально было все по-другому.

– Возможно, – соглашается снова отец. – Возможно, ты бы даже не тронул ее, несмотря на то, что уже тогда для тебя это было трудно. Я видел запись, Кирилл… Но хорошо… Сколько бы ты продержался? Две недели? Три? А потом тебя опять потянуло бы на новое. Ты привык брать, что хочешь. Ты бы взял и ее, не задумываясь о последствиях. Хорошо, пусть даже ты выдержал бы дольше… Но вряд ли бы несколько лет жил монахом.

– Что-то я не заметил, что в этом доме придерживаются строгой морали.

Отец понимает, о ком я, с полунамека. Сжимает челюсти и выдавливает куда неохотней:

– Показательный пример. Девчонка, которая не успела понять, чего хочет. И мужчина, который слишком любит ее, чтобы поставить на место. Максимум, что даст этот брак, – это ребенок. Она к нему не готова. А он не готов сразу к двум. Ты хотел бы, чтобы у тебя было так же?

Мысль о ребенке царапает мысли. Я никогда не думал о детях. И представить, что моему ребенку, если бы все шло по мрачному сценарию отца, было бы около двух лет, очень сложно. Это как впустить в свою жизнь что-то инопланетное.

И такое же инопланетное – принять позицию отца сейчас, через призму нескольких лет.

Он прав в одном: с Алисой держать дистанцию сложно было уже тогда. Смог бы я пару лет, ожидая, когда она повзрослеет, дрочить только в кулак? Вряд ли. Смогли бы мы сохранить наши чувства? Понятия не имею. Он прав и в том, что все могло сложиться не лучшим образом. Возможно, прав даже в том, что все закончилось бы дерьмовей некуда и мы бы до сих пор разгребали последствия. Но он сильно ошибся в другом.

– У нас должен был быть выбор, отец. А его тогда не было.

На этот раз он молчит.

Потому что знай я правду, знай, что Алиса ничего ему не рассказывала и не пыталась выставить меня насильником, если бы мы вот так поговорили с отцом три года назад… Возможно, я бы все же уехал. Потому что сам принял бы это решение. Не трогать, не искушать, дать ей время.

Но я бы точно простился иначе.

И многое сделал не так.

Отец устало трет переносицу, потом смотрит в глаза и вновь заглядывает в самую суть, которую я не хотел замечать последние дни.

– Сейчас выбор есть. Ты уверен, что сделал его? И что это правильный выбор?

– В любом случае он будет моим.

Кто-то считает, что откровенные разговоры помогают улучшить или выстроить отношения. У нас все остается по-прежнему сложно.

Нам трудно говорить. А когда пытаемся, это ничего не решает.

Иногда становится даже сложнее.

Он уезжает на работу, я поднимаюсь в комнату и делаю то, что не успел сделать утром. Принимаю душ. Как и обещал, дважды использую гель. Не ель, но морской запах сойдет. К тому же хрен знает, когда мы наконец переступим черту и распробуем друг друга. В разных позах, без остановки и без оглядки – на прошлое, на людей, которые считают, что им виднее и мы делаем что-то не так.

Даже если это будет ошибка, она только наша.

Ее и моя.