Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Через пару дней после премьеры «Щелкунчика» в коридоре я увидел Григоровича. Он мне махнул, зайди. В кабинете Юрий Николаевич меня обнял, сказал, что Бессмертнова меня ему очень хвалила за Щелкунчика. Григ нажал на кнопку, прибежал Юрий Юрьевич. Он сказал: «„Сильфиду“ дайте мальчику!» И мне дали «Сильфиду». Параллельно с этим Ветров сказал, что надо срочно приготовить партию Графа Вишенки в «Чиполлино». И еще Головкина позвала меня в школу. У нее был предвыпускной класс, где училась Маша Александрова. Софья Николаевна попросила меня станцевать с ней «Шопениану». Репетировал с нами Л. Т. Жданов.

В прошлом солист Большого театра, Леонид Жданов был младшим братом Юрия Жданова, танцевавшего с Улановой, и партнером Семёновой, хоть разница в возрасте у них составляла лет двадцать.

Они вместе ездили на гастроли, зарабатывали деньги. Марина копила на кооператив. Однажды их пригласили в Одессу станцевать «Лебединое озеро». Готовясь принять московских звезд, сцену в театре так вымыли, что она блестела и скользила, как каток. С трудом они дотанцевали до последнего акта, и вдруг Марина поскользнулась и упала на бок. Не растерявшись, она изогнулась дугой и стала «дрожать» всем телом. Публика в полном восторге, овации не смолкали долго. На следующий день во время второго спектакля, когда подошел «скользкий» момент, Марина уже нарочно упала и снова «задрожала» всем телом. Никакой реакции в зале – гробовая тишина…

Вечером Жданов и злющая Семёнова вышли из служебного входа. Их поджидала пожилая маленькая, щуплая дама. Приблизившись к Семёновой, прижав руки в старых кружевных перчатках к груди, она печально сказала: «У нас в Одессе одна и та же хохма дважды не проходит». Марина потеряла дар речи от ярости.

Не менее замечателен был рассказ Жданова, как они вдвоем с Семёновой приехали на гастроли в Киев. Рабочие сцены намекнули Леониду Тимофеевичу, что надо бы «проставиться» за спектакль. А у него ни копейки, «кассой» ведала Марина. Ничего не оставалось, как идти к «хозяйке» на поклон. Но говорить про бутылку «тете Марине», как ее называл Леонид Тимофеевич, было нельзя, еще скандал закатит в театре.

И тогда Жданов придумал, он пришел к ней в номер: «Тетя Марина! Мне деньги нужны». – «На что они тебе?» – «Мне ботинки надо купить!» – «Ну хорошо, – сказала Семёнова, – пойдем вместе в магазин и купим тебе ботинки!» В тот вечер Леонид Тимофеевич, по его признанию, «приперся в театр с коробкой ботинок вместо бутылки».

Жданов рано начал преподавать в Московском хореографическом училище, вел в старших классах классический танец. Одним из лучших его учеников был Михаил Крапивин, впоследствии мой педагог, о котором я уже рассказывал. Но главным козырем Леонида Тимофеевича был дуэт, в котором он считался педагогом экстра-класса.

30

Жданов с Пестовым на дух друг друга не переносили. Часто вели параллельные классы, сталкивались из-за учеников на репетициях – в общем, старались даже в коридорах не встречаться. Об этом все в школе знали.

На II курсе я начал готовить pas de deux из «Коппелии» и был очень удивлен, когда открылась дверь и в зал вошли Пестов со Ждановым. Пётр Антонович не знал дуэтного танца. Он пригласил Леонида Тимофеевича. Жданов репетировал очень спокойно. Пётр Антонович засел в углу, то и дело выскакивал оттуда, рявкал на меня: «Ты что, не видишь, что тебе показывают? Не видишь, да?! Не видишь?!»

Жданов в такие моменты умолкал, словно растворялся в воздухе, а потом как ни в чем не бывало продолжал все объяснять доброжелательно, не повышая голоса.

С точки зрения дуэта adagio «Коппелии» универсально как хорошее учебное пособие. Леонид Тимофеевич с удовольствием много и грамотно показывал и за меня, и за партнершу. Все равно как если бы к нам явился Л. Н. Толстой и стал объяснять, почему предложение состоит именно из этих слов, почему ни одно слово нельзя заменить другим. Нельзя и все! Вот таким основополагающим вещам в дуэте меня научил Жданов.

И потому, когда я пришел в школу репетировать «Шопениану», Леонид Тимофеевич относился ко мне не как к пестовскому ученику, а как к своему. Жданов репетировал со мной не только дуэты, но и вариацию, коду. Ведь над этим балетом с ним работал сам Л. М. Лавровский. А с Лавровским – сам М. М. Фокин! Так что, благодаря Леониду Тимофеевичу, я оказался в трех рукопожатиях от Фокина!

Пестов страшно ревновал, мог наговорить гадостей, но потом смирился. Профессия для него значила больше, чем личные отношения. В старших классах он заявил мне, что у меня очень некрасивое перекидное jeté и мне вообще нельзя его делать. У меня комплекс развился. А в «Шопениане» как на грех в коде есть три перекидных jetés. На репетиции со Ждановым я, как мог, оттягивал этот момент. Жданов и говорит: «Коля, а почему ты коду не берешь? Ты, наверное, хочешь меня удивить какими-то перекидными с „заносками“?» – «Да нет, просто перекидные… какие „заноски“?!» – «Ой, – вдруг обрадовался Леонид Тимофеевич, – а то я думал, что ты сейчас украшательством займешься, не знал, как тебя отговорить!»