Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Тянуть дальше было некуда. Я «зашел» на перекидное jeté и вдруг слышу ждановское: «Ах! Как красиво!» Приземляюсь, а про себя думаю: может, кто-то из нас не в своем уме? Оказалось, нет. Сохранились фотографии, там мои перекидные jetés выглядят действительно достойно. Так Жданов излечил меня от подаренного Пестовым комплекса.

Прошло полгода, я со школой опять поехал на гастроли в Америку. На летних курсах там преподавал Леонид Тимофеевич. Я танцевал pas de deux на музыку А. Адана, и вдруг Пестов говорит: «Колька! Ты так хорошо делаешь перекидное! Можно тебя попросить, сделай влево перекидные, а вправо jeté en tournant, этого никто никогда не делал. Сделай мне такой подарок!» А я стою и думаю: помнит ли он, как трепал меня за эти перекидные? И вот «картина маслом»: Пестов и Жданов сидят рядом в зрительном зале и дружно хвалят меня, соглашаясь, что никто таких красивых перекидных сроду не делал!

31

Пока я до потери сознания плясал от Принца в «Щелкунчике» до спартаковцев и патрициев в «Спартаке», в театре наступило очень тяжелое время. Эра Григоровича подходила к концу. Все шушукались в кулуарах, друг с другом то дружили, то не дружили. Молодежь вообще мало что понимала. Мне спросить, кроме как у Марины Тимофеевны и Аллы Михальченко, было не у кого. Алла к этому моменту уже не особенно откровенничала. Опытная Марина затаилась и повторяла: «Коля, мы танцуем при любом режиме».

5 марта 1995 года труппе объявили, что Ю. Н. Григорович, В. Я. Левенталь и А. Н. Лазарев написали заявления об уходе и что генеральным директором и художественным руководителем ГАБТа назначен В. В. Васильев.

10 марта шел спектакль «Ромео и Джульетта», я был в запасе Меркуцио. Сижу в гримерке, слышу, по внутренней связи объявляют: «Пожалуйста, артисты балета, спуститесь на сцену». Спускаюсь, а на сцене идет чуть ли не потасовка между сторонниками и противниками Григоровича. До начала спектакля минуты три осталось. На сцене появился Жюрайтис, который в тот вечер дирижировал спектаклем. И тут открывается занавес. Зрительный зал битком. Из толпы на сцене выходит один артист и без микрофона, громко, зачитывает обращение в защиту Григоровича. А я стою рядом с Бессмертновой в первой линии, одетый во все цивильное, на ногах угги, привезенные из Австралии, – в общем, «кино и немцы». Смысл обращения заключался в том, что Григорович «хамским образом был доведен до увольнения и мы отказываемся танцевать».

Зал замер, к такому повороту событий публика не была готова. Занавес закрылся, и потасовка на сцене продолжилась. Не помню, как я до дома дошел. Мне тут же позвонили и сказали, что нужно срочно приехать в театр, подписать письмо, что я был против забастовки. Я ответил, что это письмо подписывать не буду. «Ну, ты же понимаешь, – сказал недовольный голос, – тебя же уволят после этого». «Ну и пусть, – уперся я и вдруг добавил: – Меня любой театр возьмет!» Потом оказалось, что я был единственным из солистов, кто не подписал эту бумагу. В этот момент я не чувствовал страха, хотя по мне, конечно, могли проехаться. Но я был, так сказать, несерьезная фигура в этой партии для тяжеловесов.

У меня есть фотография, когда часть труппы, и я в том числе, стоит на сцене Большого театра во время забастовки. Она переснята из японского журнала, маленькая такая. Все, кто стоял в первом ряду, кроме меня и артистки кордебалета Юли Чичевой, были уволены из ГАБТа как зачинщики забастовки. В их числе: Н. Бессмертнова, М. Былова, Н. Архипова и другие. Жюрайтиса уволили! Дело дошло до суда, который длился около года, только тогда «забастовщиков» в театре восстановили.

Не тронули и Р. К. Карельскую, она тоже на сцене находилась. В тот вечер ее ученица Надежда Павлова танцевала Джульетту и, естественно, там тоже присутствовала. Но Павлова вскоре сама написала заявление об уходе, потому что Васильев назначил ее бывшего мужа и партнера В. М. Гордеева на пост художественного руководителя балета ГАБТа.

В театре, в СМИ оказалось много сторонников В. В. Васильева. Григорович занимал пост главного балетмейстера Большого театра с 1964 по 1995 год. Он, как настоящий Хозяин, жестко держал труппу, его авторитарное правление многим было не по нраву.

Григоровича упрекали во многом. Например, в том, что он не давал ставить в ГАБТе другим хореографам. Это неправда. Он первым в СССР показал «Блудного сына» Дж. Баланчина. В театре ставил Р. Пети, шел вечер старинной хореографии А. Бурнонвиля. Говорили, что Юрий Николаевич якобы не пустил в театр С. Лифаря. Его не Григорович, а советская власть не пустила. Лифарь же был коллаборационистом, на много лет был изгнан из Франции. То, что Григорович не давал А. Алонсо ставить «Кармен-сюиту» для Плисецкой, вообще вранье. В СССР, как было объявлено во всеуслышание, не было секса, а в спектакле Алонсо он был, так же как в «Легенде о любви». Юрию Николаевичу многое в этом балете пришлось поменять. В репертуаре ГАБТа постоянно шли балеты В. Васильева, «Анюта» вообще не сходила с афиши.