Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

В общем, после целого ряда скандалов Григоровича вынудили уйти из Большого театра. Заступая на должность художественного руководителя и директора Большого театра, Васильев озвучил новые творческие планы, от них у многих дух захватило. Ожидались М. Бежар, Ф. Дзеффирелли и другие громкие, мирового уровня имена. Владимир Викторович говорил, что видит свою главную задачу в руководстве коллективом и что сам ставить не собирается. Кроме того, Большой театр был выведен из ведомства Министерства культуры РФ. При новом генеральном директоре он оказался подвластен только двум людям – президенту РФ Б. Н. Ельцину и П. П. Бородину, занимавшему должность главы Управления делами Президента.

После смены руководства театр продолжал бурлить. Через несколько дней со своего поста был снят Ю. Ю. Ветров, и, когда его жена, еще неделю назад «хозяйка» балетной труппы, Мария Былова шла по коридору, те, кто еще недавно заискивал перед ней, теперь просто шарахались в разные стороны. Она шла и в полный голос, в лицо им говорила: «Ну что, радуетесь, можете не здороваться, да?!» Очень многие артисты взяли тогда больничный лист и долго на нем сидели, пережидая революционную ситуацию дома. Я же с Симачёвым продолжал готовить «Сильфиду», премьеру назначили на мое любимое число – 13 апреля.

…Это произошло еще до снятия Григоровича. «Сильфиду» я должен был танцевать с Ананиашвили. Прибегаю на класс, Нина тоже у Семёновой занималась: «Нинуля, представляешь, нас поставили в спектакль вместе, я так счастлив!» Через полчаса меня к себе вызывает Ю. Ю. Ветров и говорит: «Ананиашвили отказалась с тобой танцевать. Она сказала, что ты еще не дорос до этой роли, что с тобой надо много возиться, у нее нет времени». Конечно, я с Нинкой перестал здороваться.

А когда Марины Тимофеевны в театре не было, класс всегда давала старшая из присутствующих балерин. В тот день его вела Семизорова, она задала какую-то комбинацию, я сделал. Ананиашвили на меня неодобрительно посмотрела и сказала: «Ты это неправильно делаешь! Посмотри, как надо прыгать…» Она прыгнула и упала… Я на руках нес бедную Нину в раздевалку.

13 апреля 1995 года я с Аллой Михальченко танцевал «Сильфиду», а Нина поехала делать операцию, у нее случился разрыв крестообразной связки.

32

Когда мы с Михальченко готовили «Сильфиду», с нами репетировал только Симачёв. Уланова после смерти Татьяны Агафоновой стала редко появляться в театре, часто ложилась в ЦКБ, чтобы как-то себя поддержать.

Так случилось, что мы с Галиной Сергеевной одновременно потеряли самых близких людей. Она – Таню, я – маму. Вернувшись из Тбилиси после похорон, я встретил Галину Сергеевну около балетной канцелярии. Мы давно не виделись, я выразил ей соболезнования относительно Татьяны Владимировны, она мне по поводу мамы. Галина Сергеевна рассказала про Танин уход, как ей тяжело и что она осталась совершенно одна: «Коля, у вас нет ощущения дома, что сейчас должна войти ваша мама?» Я говорю: «Да, есть». «Я тоже вечерами сижу и чувствую шаги Тани, слышу, как она проходит…» – призналась Уланова. Мы долго разговаривали. Я рассказал про свою поездку в Тбилиси. С тех пор между нами возникла какая-то особенная душевная близость, которой я очень дорожил.

Помню, как в свои первые лондонские гастроли, когда я ходил в магазин за продуктами, часто встречал там Таню, и мы обычно вместе возвращались в отель, я нес ее сумки.

В один из тех дней в Лондоне я должен был репетировать с Ворохобко Французскую куклу из «Щелкунчика». А передо мной была назначена репетиция Улановой с Ниной Семизоровой. Сижу в коридоре, из зала выходит Галина Сергеевна и говорит: «Василий Степанович, может быть, вы порепетируете пока, потому что Нины нет». Он говорит: «Как – Нины нет?» «Не знаю, – пожала она плечами, – меня никто не предупредил». Ворохобко не выдержал: «Надо же, сама Уланова ждет!» Галина Сергеевна медленно повернулась к нему: «Ну, если Ниночке это поможет, то я готова ждать всю жизнь. Репетируйте!» Мы начали репетировать, вдруг в зал заходит Галина Сергеевна: «Можно я посижу посмотрю?»

Она осталась до конца репетиции, потом сказала мне какие-то пожелания, типа «вот здесь ручку помягче». Обратно в отель у нас – Улановой, Тани и у меня – была общая машина. Мы доехали до какого-то парка, Галина Сергеевна предложила: «Давайте погуляем?» Я обрадовался: «Ой, давайте, с удовольствием!» Гуляя, она мне что-то рассказывала, у нас была такая светская беседа. И когда по воскресеньям я приходил на завтраки, если все столы оказывались занятыми, Таня мне уже по-свойски махала рукой: «Колька! К нам иди!» Они меня уже ждали. На отдельной тарелке мне уже были отложены булочки, какие-то конфетюшки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное