Мой товарищ

Автомобиль прежде был только у миллионера Мельникова, а теперь вот и земский заимел его. Для автомобиля понадобились хорошие дороги и мосты. И вот земский приказал старостам всех деревень согнать мужиков на ремонт мостов и гатей по всем дорогам — ст самой усадьбы до сел Бытоши и Снопота и далее, до станции Жуковка. А на наших дорогах этих мостов и мостиков, гатей и болот и не перечесть. Мужики проезжали на своих клячонках и по бездорожью, а теперь рот строй новые мосты для автомобиля земского начальника, да еще и дорогу ему ровняй.

— Ах, чтоб он пропал, собака! — ругались мужики.

Но приказу надо было подчиняться. Попробуй-ка откажись кто — живо вызовут к земскому. А там с тобою поговорят казаки…

И мужики начали чинить мосты, устилать бревнами гати и болота, срезать бугры, засыпать колдобины.

Получил приказ и наш староста: отремонтировать дорогу от Ивановичей до самых Немерич — целых семь верст! Староста созвал сходку и объявил, чтобы с каждого двора вышло на работу по мужику.

Мой отец, как и всегда летом, был в каменщиках. Легкого — тоже, и вместо наших отцов пришлось идти на работу нам с Легким.

Мы попали в партию, где за старшего был Стефан Понизов, умный мужик.

— Ну что ж, братцы, хочешь не хочешь, а придется поработать на черта, — сказал Стефан Понизов.

И мы все, человек тридцать, подались на Немеричский большак. Староста приказал нам отремонтировать в лесу на этой дороге два моста и уложить хворостом три гати. И мосты и гати, как на грех, были самые близкие к Немеричам, мы даже видели немеричские дворы.

Мы пришли на свой участок. Мужики начали строить мост, а мы, ребятишки, носили хворост, копали канавы. Было жарко, кусали комары и оводы, но работать надо было.

— А ну-ка, ребятки, затяните-ка песенку, — говорит Стефан большим ребятам. — С песней-то и каторжная работа веселей идет.

И Пашка Сизов, веселый парень, первый певун, затянул тенором:

Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно…

Мы все дружно подхватили:

Днем и ночью часовые —
Да э-э-э-э-х! — стерегут мое окно!

Мы все знали эту песню, знали, что она революционная, потому и пели с подъемом. И действительно, даже эта постылая, чуждая нам работа пошла веселей.

Мы пели, позабыв обо всем на свете.

Как хотите стерегите,
Я и сам не убегу, —

выводил Пашка.

Мне и хочется на волю.
Да э-э-э-э-х! — цепь порвать я не могу! —

подхватывали мы.

И дядя Стефан пел вместе с нами:

Ах вы, цепи, мои цепи!
Вы — железны сторожа!

Я взглянул на дорогу и не поверил глазам: там стояла диковинная машина, автомобиль, а возле — сам грозный земский начальник, да не один, а в окружении десяти казаков. Легкий тоже поперхнулся, увидев земского с казаками, Испугались и остальные.

И песня оборвалась, словно нам кто-то горло сдавил.

— Ну, что ж не поете, голубчики? — спрашивает нас ехидно земский начальник.

Мы все молчим.

— Пойте, пойте, песенка знатная, я ее с удовольствием слушал, — говорит земский.

Продолжаем молчать и с ужасом смотрим то на земского, то на казаков. Вдруг слышим голос дяди Стефана.

— Немножко вы запоздали, ваше благородие, — говорит он земскому спокойно и с достоинством.

Земский знал всех мужиков подвластных ему деревень, знал, конечно, и нашего Стефана Понизова. Он посмотрел на него внимательно, чувствуя, что Стефан и не то еще может сказать ему. Но земскому только того и хотелось.

— Ну? Опоздал, говоришь? А мне кажется, я вовремя подъехал.

— Нет, немножко припоздали: песня как раз закончилась, как вы подъехали!

— Ишь ты, горе-то какое, а! А может быть, вы ее повторите? Или новенькую, на нее похожую, споете, а? Вот и казаки послушают. Они тоже петь мастера, только у них песенки несколько иные, чем ваши, не такие унылые.

— Не каждый повтор приятен и ко времени, ваше благородие. А новую петь… желания нет.

Тут уж земский вскипел, не мог больше притворяться. Закричал, затопал ногами, начал сучить кулаками возле самого Стефанова носа.

— Ах ты, каналья, негодяй! Говори, кто песню пел? Кто зачинал?

— Все пели, ваше благородие! Сами небось слышали, как мы ее хором тянули.

— И ты пел?

— И я подтягивал. Я среди людей ни в работе, ни в песнях никогда последним не был.

— А знаешь ли ты, что я вас всех за эту песню в Сибирь могу укатать, а? Вот напишу губернатору донесение, и вас всех — фьють! — как и не было тут! Говори, в Сибирь захотел, а?

— Ну что ж, и в Сибири люди живут. А там, и так сказать, ваше благородие: заглянет же солнце и в наше оконце, взойдет оно когда-нибудь и для нас, — тряхнул своими седыми кудрями дядя Стефан.

— Черт! — заорал земский еще страшней. — Пока солнце взойдет, тебе роса очи выест!

— А у меня три сына, ваше благородие, они-то солнышка нашего дождутся, надо полагать!

— Забрать, забрать негодяя! — кричит земский казакам. — Одного этого только и заберите. И в кутузку, в кутузку, старого подлеца!