Мой товарищ

Подати у нас всегда собирал староста. Он отвозил их в Брянск, в казначейство, там ему выдавали квитанции. Но старосты наши были с жулиною, да и в казначействе их, неграмотных, видимо, объегоривали. Как бы там ни было, а только за деревней накапливались недоимки. Когда же староста отчитывался, он подпаивал учетчиков и представлял им старые квитанции. Учетчики их принимали и говорили мужикам, что староста чист, как лебедь, собранные деньги им сполна сданы в казначейство.

— Как же так? — удивлялись потом мужики. — Откуда же он взял деньги на постройку нового дома, на покупку двух коней, да еще коней-то каких!

— Ну уж этого мы не знаем, а только по квитанциям он чист, отчитался до копеечки, — отвечали учетчики.

А мужики что понимали в этих квитанциях?

И так было со всеми старостами.

А вот теперь оказалось, что за деревней тысяч пять недоимки накопилось.

— Откуда же она взялась, недоимка такая? Ведь с нас всегда аккуратно подати взымали! — волновались мужики.

А инспектор все чеканил да чеканил. Вот он заговорил уже об общественном амбаре. Голос его звенел все сильней и сильней, а под конец перешел на визг. Инспектор угрожал, махал кулаком.

— Правительство его императорского величества не потерпит, чтоб недоимки не были сполна уплачены! Ежели вы сегодня не погасите задолженность, пеняйте на себя! Соберите деньги и на страховые семена. Правительство его императорского величества решило закрыть общественные амбары, а вместо зерна, которое вы ссыпали в эти амбары, впредь будете вносить казне деньги. В случае же неурожая казна выдаст вам семена на посев из своих запасов. Поняли, что я вам говорил?

— Поняли, как не понять, — заговорили робко мужики.

— Ну вот то-то же! А теперь начинайте собирать деньги! Староста, приступай к делу! — заключил свою речь инспектор.

И он вместе со становым и офицером опять направился к Волконскому.

На площади же поднялся шум и гам.

У нас, как и в каждой деревне, стоял большой общественный амбар. И вот в этот амбар мужики каждую осень ссыпали зерно про запас, на случай неурожая: овес, рожь, гречиху, ячмень. Кто-нибудь один караулил зерно целый год. Потом, весной, каждый забирал обратно свое, а осенью новое зерно опять ссыпали в амбар. И так велось издавна. Теперь же инспектор приказывал изменить этот порядок.

— Как же, поможет тебе казна, дожидайся! Тут-то верней дело было: свой амбар, все под рукой. А отдашь денежки — поминай, как звали! Не ровен час, не уродится хлеб, пока-то казна раскошелится, мы и наголодаемся лихо, — говорит дед Сергей.

— Да и не даст она ничего! Им лишь бы денежки выманить, а там хоть с голоду подыхай! Помните, когда неурожай был, как нам «помогла» казна? Сколько тогда у нас в деревне народу от голода померло! Так и теперь будет, — сказал Трусак.

— Так как же, братцы? — спрашивает староста.

— Не будем платить, будем лучше семена в амбар ссыпать по-старому! — кричат мужики.

— Ну, я так и скажу им.

— Так и говори! И насчет недоимки им скажи — не будем платить. Мы аккуратно все подати выплачивали, откуда они взяли еще недоимку? Что ж это они, последнюю рубаху с нас хотят снять?

Староста пошел доложить решение схода.

И вот вылетает точно бомба от Волконских инспектор и бежит прямо к мужикам. А за ним — становой с офицером.

— Что-о-о? Не будете платить? Хоро-о-ошо! Я вам покажу сейчас, я вам покажу! Староста, давай списки! — кричит инспектор старосте.

Староста, дрожа, приносит списки.

— Семен Лавров кто? — грозно спрашивает инспектор.

— Я…

— Деньги платить будешь?

— Я… я, как все… Заплатят все, и я… А первый я не буду.

— А-а-а, мерзавец! Не будешь платить? Разговаривать? А ну, всыпать ему! — скомандовал инспектор.

Человек десять жандармов мигом подлетели к Семену, и нагайки часто засвистели над ним.

— Ой, ой, лихо! Заплачу, пустите только! — кричит Семен, корчась под ударами нагаек. — Отпустите душеньку на покаяние!

Дядю Семена отпустили.

— Что, подлец, про душеньку вспомнил? Покаяться захотел? Плати скорей деньги, пока снова не всыпали! — говорит инспектор, злобно скаля зубы.

— Архип Мишин!

— Заплачу, — лепечет Архип.

— Кузьма Гуляев!

Дядя Кузьма крякнул и полез в карман.

— Староста, вот так и вызывай всех по списку и получай деньги, — приказывает инспектор. — А вы, — обратился он к офицеру, — ежели кто не подчиняется — пороть!

И он вместе со становым опять ушел к Волконским. Староста же начал выкликать мужиков по списку, а мужики подходили, вздыхали и платили деньги.

У кого не было денег, те у соседей брали в долг и тоже платили.

Мы с ребятами стоим тут же, смотрим на все, и глаза у нас горят. Особенно же взволновался Легкий. Он ничего не говорил, только глазами посверкивал да на жандармов поглядывал. А жандармы покуривали, усмехались себе в усы. Один из них, самый свирепый на вид, все время стрелял вверх из охотничьего ружья, чтоб страху на мужиков нагнать побольше. Бабы стояли и горько плакали.

— Михаил Амелин! — кричит староста. — С тебя пять рублей тридцать копеек.

— У меня денег нету, — отвечает дядя Миша, выходя вперед.

— А ты займи у кого-нибудь.

— Пробовал — не дают.

— Так как же быть?