Мой университет

Высокий уровень успеваемости студентов университета, близкий почти к абсолютному, предопределялся, конечно, двумя главными факторами. Во-первых, это был высокий уровень подготовки будущих абитуриентов в советской школе. Благодаря этому они успешно проходили высокий экзаменационный конкурс при поступлении и, что самое главное, оказывались способны адаптироваться к новым условиям учебы, предоставлявшим им свободу распоряжаться временем, предназначенным для самостоятельной работы в лабораториях, с учебной литературой, и выдержать высокие требования при оценке результатов этой работы. Вторым главным стимулирующим фактором было вовлечение студентов в круг научных интересов своих учителей, открывавших им перспективы самостоятельного научного творчества. Значительная часть высокоуспевающих студентов не нуждалась в каком-либо контроле, административной или общественной опеке. И только значительно меньшая часть студентов в силу уважительных и неуважительных причин с меньшим успехом справлялась со своими учебными делами. Иногда это было связано с какими-то объективными трудностями, а иногда – просто с прохладным отношением к учебе или с недисциплинированностью. Поэтому главное внимание учебные сектора курсовых бюро, ответственные за учебную и научную работу студентов, свою конкретную задачу видели в том, чтобы помочь тем, кому учиться трудно, и вовремя высказать общественное порицание тем, кто просто проявляет нерадивость, а то и вынести строгое комсомольское взыскание за несоблюдение учебной дисциплины. Но главной целью всегда была забота о своем товарище, о том, чтобы не допустить серьезного срыва. Из своего опыта студента, общественного активиста, а затем – преподавателя и заместителя декана по учебной работе я знаю, что, когда дело доходило до отчисления студента из университета, его «комсомольские судьи» всегда выступали против и брали на себя поручительство за своего товарища. В этом тоже проявлялись традиционные студенческие солидарность и коллективизм.

В современном студенческом сословии эти качества стали малозаметными, а дух коллективизма, общественного соучастия быстро испарился вместе с ликвидацией комсомола. В своем семинаре я вот уже более десяти лет наблюдаю, что даже в самом маленьком коллективе – всего человек в десять-двенадцать – студенты плохо знают друг друга, их мало волнуют не только общественные проблемы, но даже интересы соседа по студенческой скамье. Студентов волнуют только собственные проблемы, и они не испытывают потребности взаимного общения. Они с удивлением слушают мои рассказы об интересной студенческой жизни в совсем недавнем прошлом, о наших комсомольских собраниях, о наших туристических походах, о студенческом спорте, о коллективных походах в театр, о наших спорах о новых премьерах московских театров, о событиях в литературе и искусстве. Не скажу, что эти проблемы не интересуют их вообще. Но скажу, что личные интересы не побуждают их к коллективному общению. Потоки курсов, разделенные на студенческие группы, также не выглядят организованным коллективом и потому не имеют своего лица, не проявляют никаких инициатив на факультете. Мои рассказы-воспоминания о жизни комсомольского студенчества на историческом факультете в мою бытность секретарем комитета ВЛКСМ они слушают с интересом, но всегда удивляют меня какой-то фатальной пассивностью, упорным неверием в то, что можно изменить что-то из того, что в этой жизни даже им самим кажется несправедливым или неприемлемым.

Я, например, рассказываю им о наших комсомольских собраниях, на которых помимо успешных результатов очередной экзаменационной сессии мы обсуждали и осуждали неуспехи отстающих. А мне, конечно, справедливо замечают, что учеба – личное дело каждого, что ответственность каждый должен нести сам, и при этом недоуменно жмут плечами – зачем, мол, так много заботы проявлялось о неудачниках, об отстающих, зачем их защищали.

Неоднозначную реакцию у них вызвал и мой рассказ о нашей затее – организовать конкурс на звание лучшей студенческой группы среди потоков курсов, с которой выступили в 1957/1958 учебном году студенты третьего и четвертого курсов мой однополчанин-целинник Володя Ронкин и Геннадий Оприщенко, ныне здравствующий доцент кафедры истории общественных движений в России. Результаты этого конкурса определялись, главным образом, по показателям успеваемости в группах и на курсах, по активности научного творчества студентов, а также – не по формальным нормативам, а по активности участия в общественной жизни, в художественной самодеятельности, в массовых театральных походах, в спорте. Такие конкурсы организовывались и на других факультетах.