Мой век

Демонстрировались вещественные доказательства. Ужасом повеяло, когда их внесли в зал. Вот засушенная голова человека — маленькое коричневое лицо с полуоткрытыми глазами, огромная шапка русых волос. Эту голову хранил у себя как украшение начальник концентрационного лагеря Бухенвальда. Изверг приказал отрубить поляку-рабочему голову, засушил ее и сделал принадлежностью окружающего служебного комфорта.

Вот кусочки человеческой кожи. Из нее делали абажуры.

Вот стеклянная банка с желтыми комками. Это мыло из человеческого жира.

Сразу же после окончания судебного заседания мы пошли на наш узел связи и послали по телеграфу корреспонденции об ужасных экспонатах в свои газеты. А вечером долго не ложились спать. Никак не могли успокоиться, все задавали один и тот же вопрос: как это стало возможным? В двадцатом-то веке!

16 июля 1941 года на совещании главнокомандующих германской армии и флота Гитлер, имея в виду оккупированные области Советского Союза, истерично кричал: «Гигантское пространство, естественно, должно быть как можно скорее замирено. Лучше всего этого можно достигнуть путем расстрела каждого, кто бросит хотя бы косой взгляд».

16 декабря 1941 года Кейтель отдал приказ: «Войска имеют право и обязаны применять любые средства, без ограничения, также против женщин и детей».

Командующий 6-й германской армией Рейхенау издал приказ «О поведении войск на Востоке». В нем говорилось: «Снабжение местного населения и военнопленных является ненужной гуманностью. Никакие исторические или художественные ценности на Востоке не имеют значения».

Подобных приказов, инструкций, директив, поучений множество.

Они выполнялись с немецкой педантичностью.

Фашистские разбойники бешено рвались вперед.

Что стало бы с нашей страной, с Европой, с человечеством, если бы им удалось осуществить свои цели? Но их остановили. И не только остановили — наголову разгромили. Решающий удар нанесла врагу Красная Армия. Это стоило невиданных жертв.

Вот что говорил на процессе 8 февраля 1946 года Главный обвинитель от СССР Р. А. Руденко.

— В войне, навязанной фашизмом, наша страна потеряла двадцать миллионов человек.[2]

Захватчики разрушили, сожгли, разграбили тысячу семьсот десять советских городов, более семидесяти тысяч сёл и деревень, уничтожили шесть миллионов зданий, лишили крова около двадцати пяти миллионов человек, превратили в развалины тридцать одну тысячу восемьсот пятьдесят промышленных предприятий, привели в негодность шестьдесят пять тысяч километров железнодорожных путей, уничтожили или разгромили сорок тысяч больниц и других лечебных учреждений, восемьдесят четыре тысячи школ, техникумов, высших учебных заведений, научно-исследовательских институтов, сорок три тысячи библиотек.

В целом материальные потери СССР составили два триллиона шестьсот миллиардов рублей.

— Вот цифры, — размышлял потом Галан. — Кратко прокомментировать их невозможно. Они не поддаются обычному анализу. Их надо просто запомнить. Я занес их в свой блокнот прописью и каждую цифру с отдельной строки, чтобы наглядней было и чтобы не забывать. Нам нельзя этого забывать. Но мало только помнить. Мы обязаны, это долг всех честных людей, думать и думать о том, каким образом, какими средствами навсегда избавиться от злодеяний государственного масштаба.

В этих словах был весь Галан. Он думал не только о дне текущем, смотрел вперед и болел не за себя, не только за близких — за всех людей. Это был человек мира. Он хорошо знал жизнь, исходил пешком Европу: батрачил, зарабатывал пропитание игрой на скрипке, сидел за вольномыслие в тюрьме, учился в Высшей торговой школе в Триесте, изучал в Венском университете славянскую филологию, закончил Краковский университет, с дипломом магистра философии долго ходил безработным.

Лишь в 1939 году вернулся на родину. Дома, во Львове, плодотворно занимался литературно-публицистической деятельностью. Особенно популярны были его фельетоны, разоблачавшие бандеровцев и церковников. Они угрожали ему смертной казнью.

…Наши нюрнбергские сидения подошли к концу. Вааранди, Шимкус и я уехали домой раньше. Галан остался. Прощаясь у автобуса, направлявшегося в Берлин, Антон Вааранди напомнил Галану об опасности, которая ему грозила. Все мы дали другу один совет:

— Ярослав, будь осторожен.

Помнил ли Галан о предупреждении товарищей? Возможно, и помнил, но это оказалось ненадежной защитой. 24 октября 1949 года он был зверски убит на своей квартире во Львове. Бандиты — религиозный фанатик и бандеровец — нанесли ему гуцульским топориком одиннадцать ран, каждая из которых была смертельной.

Международный военный трибунал распутывал сеть злодеяний главных военных немецких преступников 10 месяцев и 10 дней.

Первое его заседание состоялось 20 ноября 1945 года, заключительное, на котором был оглашен приговор, — 1 октября 1946 года.

Трибунал приговорил 12 подсудимых — Геринга, Риббентропа, Кейтеля, Розенберга, Франка, Фрика, Штрейхера, Заукеля, Йодля, Зейс-Инкварта, Кальтенбруннера и Бормана — к смертной казни через повешение.