Мой век

Сталин умер 5 марта 1953 года. Еще накануне редакция получила по телетайпу правительственное сообщение о его болезни и бюллетень о состоянии здоровья на 2 часа 4 марта. Эти материалы были предназначены для опубликования 5 марта, что, разумеется, было сделано. Судя по их содержанию, нетрудно было понять, что положение критическое и вот-вот должна быть развязка. Мы морально были готовы к ней, и поступившее в ночь на 6 марта сообщение о смерти Сталина встретили без растерянности. Сразу принялись за дело — стали готовить траурный номер. Всю первую страницу заключили в жирную черную рамку. Старенькая ротация никак не могла совладать с увеличившейся нагрузкой и мяла, разрывала рамку. Мы с директором типографии Эльзой Николаевной Кузнецовой, с печатниками до самого позднего утра бились над приправкой в машине первой полосы. Наконец газета «пошла».

Разумеется, смерть Сталина явилась таким событием, к которому вряд ли кто мог отнестись равнодушно. Ушел человек, почти полных тридцать лет правивший государством, причем единолично и безраздельно. У людей, естественно, возникали вопросы: «Кто его заменит?» «Как будем жить?» «Куда пойдем?»

Помню, как на второй или на третий день после смерти Сталина, проходя мимо гостиницы «Северная», я увидел женщину, стоявшую на коленях перед портретом умершего. Она плакала и причитала: «На кого ты нас покинул?» Я знал эту женщину много лет. Когда-то она была активной пионеркой, потом еще более активной комсомолкой, образцовым, примерным во всех отношениях партийцем. И вот пришла на людное место, чтобы поплакать публично. Искренни ли были ее слезы? Наверное, искренни. И не только у нее. Кто же тогда не верил Сталину и в Сталина! В то время ведь мало кто знал, что как раз этот человек и есть главный зачинщик чудовищных злодеяний.

У Сталина были предшественники — древние и средневековые властелины, опьяневшие от всевластия сатрапы, диктаторы позднего и позднейшего времени. Участь у них одна — все стали или мишенью народного проклятия, или посмешищем. Сталин, конечно, знал историю, но какое дело было ему до своих неудачливых предшественников? Он им не чета. Он всё. Государство — это он. Народ — это он. Партия? Он всегда клялся в верности партии Ленина. Но почему партия только одного Ленина? Правильно будет сказать: партия Ленина-Сталина. Это новое название впервые прозвучало в его собственном публичном выступлении.

Народ понимал: что-то неладно наверху. Но молчал, ждал перемен. И вот развязка.

Первым секретарем компартии Карело-Финской ССР был тогда Александр Николаевич Егоров, избранный на эту должность в сентябре 1950 года. Он заменил на посту А. А. Кондакова, который пришел на место освобожденного от работы Г. Н. Куприянова. Безнадежно больной Кондаков был секретарем всего 8 месяцев.

Егорова пригласили в Москву на похороны. Перед отъездом он собрал членов бюро, чтобы посоветоваться, как увековечить память Сталина. Кто-то, нетерпеливый, желающий быть первым, немедленно предложил переименовать Петрозаводск в Сталинск. Вслед за этим были другие, более умеренные, заслуживающие внимания предложения. А. Н. Егоров увез их в Москву, где они навсегда и исчезли. Не иначе как кто-то, безусловно, на высоком уровне, тихо отложил их в сторонку. Любопытно, что Петрозаводск относится к числу тех редчайших советских городов, в которых нет ни улицы, ни завода — ничего, что носило бы имя Сталина.

Вся страна жила похоронами целую неделю.

Теперь известно, что в Москве не обошлось без чудовищной давки, которая принесла многочисленные человеческие жертвы.

Но вот траур кончился. Жизнь постепенно стала входить в обычную колею. Один номер газеты следовал за другим, как всегда. И вдруг сюрприз: 26 марта «Правда» напечатала заметку из последней почты под заголовком «Короткая память». В заметке говорилось, что карело-финская республиканская газета «Ленинское знамя» справедливо подвергла критике республиканское радио за неудачную передачу о трелевке леса: диктор бесстрастно прочитал никому не нужную скучную инструкцию. Но «Кто же создал эту инструкцию? Оказывается, сама же республиканская газета „Ленинское знамя“». Раскритикованная радиопередача есть не что иное, как прочитанная по радио статья из 39-го номера республиканской газеты. И следовал вывод, не лишенный остроумия: «Видимо, у редактора „Ленинского знамени“ т. Трофимова слух острее зрения. Подписывая газету, он не обнаружил существенных недостатков в статье о трелевке леса. Но, услышав ее по радио, он чутким ухом сразу же уловил в ней недопустимые канцеляризмы, сухие цифры».