Моя чужая новая жизнь

Мне не нужно было повторять дважды. Я втиснулась в штаны с рекордной скоростью. Накинув шинели, мы выбежали на улицу, и я в панике зависла. Один из самолётов пролетел так низко, что казалось, вот-вот заденет крышу нашей казармы. Штаб и примыкающий к нему гараж затрещали.

— Чего встала столбом? — прикрикнула Катарина и, схватив меня за руку, бросилась к казарме.

— Там же нет подвала, — пискнула я.

— Ты предлагаешь искать сейчас бомбоубежище? — прошипела она и втолкнула меня в какую-то комнату.

— А на хрена мы бежали из бани?

— Собирай матрасы, живо! — она сгребала постели, наваливая на ближайшую кровать. — Там нас бы точно убило балками.

Кое-как мы намостили примитивное убежище.

— Под кровать, быстро!

Я без возражений метнулась куда было велено, молясь, чтобы нас не придавило, если бомба попадёт в здание. Я обхватила себя руками, пытаясь унять нервную дрожь. Я даже не знаю, успел ли Фридхельм добежать до ближайшего укрытия. Сколько ещё придётся просидеть здесь?

— Воздушный налёт долго не продлится, это ведь не город, — тихо сказала Катарина.

Мысли она что ли читает или я сказала это вслух?

— В который раз поражаюсь, что ты забыла на фронте? Ладно, стрелять не умеешь, но уж сообразить бежать к ближайшему убежищу можно было?

— Может, я открою тебе Америку, но некоторые женщины уходят на войну, чтобы быть рядом со своими любимыми.

— Это самая дерьмовая причина, — я уловила в её голосе невесёлую усмешку.

— Ну, не все же прирождённые убийцы как ты, — зло отпарировала я.

Она промолчала, и я уже пожалела, что ляпнула это. Мало ли, придушит меня ненароком и скажет, что так и было. Хотя, конечно, вряд ли я задела её чувства. Подозреваю, что их у неё попросту нет. Чёрт, как же хочется курить…

— Знаешь, почему меня бесят такие как ты? — неожиданно сказала она. — Даже не потому, что родились с серебряной ложкой во рту и росли избалованными принцессами.

— Если честно, мне похер, — огрызнулась я, подавив порыв вылезти и уйти, гордо хлопнув дверью.

— Потому что такие как ты не имеют в жизни цели, всё ведь и так преподносится на блюдечке. И здесь ты не потому, что веришь в идеалы фюрера или готова умереть за Германию. Я видела много солдат и знаю о чём говорю.

— А что насчёт тебя? В конце концов, даже фюрер говорил, что предназначение женщины — прежде всего быть матерью и женой.

— Матерью мне быть не суждено, — жёстко ответила Катарина. — А женой я уже была.

— Он… погиб? — осторожно спросила я.

— Ещё в первый год войны. Ушёл добровольцем во Францию.

— И ты решила отомстить… — ну, по крайней мере хоть что-то становится понятным.

— Отомстить? — коротко рассмеялась Катарина. — Это глупо и мелко. Нет, у меня была более достойная цель. Карл погиб за идею, желая возродить нашу страну. До того как фюрер пришел к власти, мы жили почти впроголодь. Карл — сын разорившегося фермера, и я — воспитанница сиротского приюта. Думаешь, почему я ненавижу крыс? До сих пор помню, как эти твари зимой разгуливали по нашей спальне. Бывает проснешься, а у тебя на груди сидит эта мерзость.

— И как же тебя взяли в армию?

— Я попадаю в мишень с двухста метров. Уж что-что, а стрелять я умела. Постоянно приходилось охотиться, чтобы прокормиться.

Н-да уж… Даже не знаю, что ей сказать. Нет, я не прониклась резко симпатией, прослушав её биографию, но лишний раз убедилась, что чудовищами не рождаются. Ими становятся. Невольно вспомнилась Магда Геббельс, умертвившая своих детей только потому, что «не хотела, чтобы они жили в мире, где нет фюрера». Я не знаю, почему люди становятся фанатиками, но это действительно страшно.

— Кажется, стихло, — пробормотала я, и услышала стук дверей.

— Рени! Ты здесь?

Сердце перевернулось в радостном кульбите. Он жив.

Шнайдер тоже вбежал в комнату и замер, напряжённо смотря на Катарину. Вот теперь вижу между ними пресловутую chemistry. Он несмело шагнул ближе, и я успела увидеть, как она сдержанно коснулась ладонью его щеки.

— Всё хорошо, Хорст…

Даже так… Понятия не имела, что он оказывается Хорст. Как-то сложилось, что парни в основном звали друг друга по фамилиям. Да уж, беспринципный мерзавец и поехавшая кукухой стерва — та ещё парочка. Как говорится, совет да любовь.

— Где же ты пряталась, девочка? — я почесала за ухом Леди.

— Видимо, была на улице, потому что, когда налёт закончился, прибежала ко мне и повела сюда, — улыбнулся Фридхельм. — Надо посмотреть, что осталось на кухне для неё.

— Ты, наверное, в детстве мечтал о собаке? — спросила я, глядя, как он поглаживает подставленный пушистый бок.

— Мы просили у мамы позволить завести щенка или котёнка, но сама понимаешь, отец…

— Понимаю.

Кто бы сомневался, что этот сухарь не позволит держать животных дома. От его взгляда, небось, даже аквариумные рыбки всплывают кверху пузом.

— Он всегда был таким?

Подозреваю, что да, но вдруг?

— Мама говорит, что нет, — с какой-то горькой иронией улыбнулся он. — Что это война так изменила его.

— Думаю, дело не этом, — мой папик на войне не был, что не мешало вести себя как последняя сволочь. — Скорее всего он просто не умеет никого любить.