Моя дорогая Ада

– Я хочу туда.

– Немедленно выброси это из головы, и, кстати, тебе опять пора стричься. Не хочу, чтобы ты выглядел, как хиппи.

Он сердито глянул на мать, которая незаметно хихикала.

– Хиппи? Умооора! Слышал, дружок, не будь хиппи.

– Мартин нарядился на последний карнавал, как хиппи, у него был самый крутой костюм, с пустой бутылкой из-под виски на поясе.

Отец молча продолжал есть.

– А кем он хочет стать, когда вырастет? – спросил он, не поднимая глаз.

– Миллионером.

Отец уставился на Спутника в полном недоумении.

– Кем-кем?

– Миллионером или мультимиллионером.

– Мальчик плохо кончит, я всегда говорил, – едва слышно пробормотал он, немного помолчав.

– Дело пахнет крупной операцией с собаками и конной полицией. После того, что случилось в Гамбурге, их терпение на исходе.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила мать.

Иногда она вмешивалась исключительно из-за духа противоречия. И использовала эти редкие мгновения разногласий, чтобы встать на нашу сторону. Несомненно, эти моменты были одними из самых ярких в нашей семейной жизни.

– Конфиденциальность.

– Пациент? Как увлекааательно.

– Сала, конфиденциальность.

– Что это значит? – спросил Спутник.

Мой брат либо не чувствовал момента, либо ему было все равно – в любом случае настроение отца явно стремительно ухудшалось.

– Значит, просто нужно держать рот на замке, – ответил отец.

Перед внезапным приступом гнева тон его голоса становился все тише и тише, кроме того, приближение опасности можно было распознать по постоянному избеганию зрительного контакта. В данный момент отец пялился на пустую тарелку, будто видел в ней причину всех бед. Мы находились в нескольких шагах от взрыва. Спутник опустил голову, как отец, и детский голосок зазвучал вкрадчиво – он успешно скопировал угрожающий тихий тон.

– Ты говорил, я могу спрашивать что угодно. Всегда.

Мать положила руку ему на плечо.

– Понимаешь, папин пациент, из полиции или вроде того, предупредил его, что туда лучше не ходить…

Отцовская ладонь с силой ударила по столешнице. Стакан упал на пол и разбился на тысячу осколков.

– Конфиденциальность!

В тишине, наступившей после прогремевшего крика, пока отец набирал воздух перед очередным извержением, по столешнице хлопнула маленькая ручка Спутника. Мой брат вскочил, дрожа от ярости, и взревел что есть силы:

– А я хочу туда поехать, хочу увидеть собак, и лошадей, и «The Rolling Stones», и водо… эти штуки… шлангомет…

Последние три слова сопровождались гневным стуком. За доли секунды у меня перед глазами возник готовый сценарий катастрофы. Ситуация становилась угрожающей. В конце концов все могло закончиться полной изоляцией – как минимум. Но потом случилось нечто совершенно непредсказуемое, нечто чудовищное, и я почувствовала облегчение, из последних сил сдерживая охвативший меня гнев. Отец поднял взгляд, на еще багровом лице промелькнула улыбка, он вскочил, подхватил изумленного Спутника под мышки, подбросил в воздух, поймал и прижал к себе, хохоча во все горло. Он смеялся, смеялся и смеялся, пока из глаз не брызнули слезы.

– Шлангометы… Штуки… Хахахахахахаха.

Мать запрокинула голову и присоединилась к бессмысленному ржанию.

– Хахахахахаха, просто умооора, хахахахахахахаха.

Спутник тоже визжал от смеха, а отец обнимал его, подбрасывал в воздух и снова обнимал. Когда наши взгляды встретились, Спутник с изумлением обнаружил, что с моей стороны поддержки ждать не стоит. Довольно. Я оказалась единственным адекватным человеком среди безумцев, этот мужчина никак не мог быть моим отцом, а этот зануда – братом. Почему? Отвечать не стану, и если ко мне снова повернутся их вопросительные лица, они не услышат от меня ни единого слова. Конец. Все. Конфиденциальность.

К 15 сентября Спутнику позволили превратить пижамные штаны матери в некое подобие брюк клеш, выдали галстук отца в качестве ремня и шарф матери в качестве повязки на голову, и он гордо расхаживал по улицам Фронау, объявляя каждому встречному, что вечером этого знаменательного дня он отправится с сестрой на концерт «The Rolling Stones».

Наши планы совершенно не совпадали.

Билеты на концерт были давно распроданы, и пока Спутник фланировал по Фронау, я лихорадочно соображала, как за несколько часов добраться до театра Вальдбюне неподалеку от Олимпийского стадиона. Ожидалось двадцать тысяч человек, и я никогда не бывала на мероприятиях такого масштаба.

После обеда я встретилась в Тегеле с однокурсниками, которые, судя по слухам, уже придумали план, как обеспечить нам местечко рядом с Миком, Китом, Биллом, Брайаном, чьи спрятанные под челкой глаза меня особенно пленяли, и Чарли. Дома я избегала разговоров уже несколько дней, вела себя сдержанно и дружелюбно, стараясь не вызывать подозрений даже изменившимся поведением и периодически бросая «жаль» или «все продано, ничего не поделать».