Моя дорогая Ада

Он зол. Думаю, сейчас он впервые по-настоящему на меня разозлился. Можно понять. «Хорошо, тогда на сегодня закончим». Проклятье. Обычно он говорит «продолжим позже» или «продолжим завтра». Но сегодня он сказал, «мы закончим». Конец, финал. Все.

– Франц тоже со мной закончил.

Смешное письмо, подумала я. Я ведь не знала, что оно прощальное, я просто была слишком тупой, слишком глупой, слишком обиженной, думала только о себе, отдалась первому попавшемуся идиоту на ярмарке… «Вы даже не представляете, на какую глубину может опуститься человек, люди о таком не знают, и, представляете, самое смешное, можно уйти еще глубже, гораздо глубже, чем все думают».

Я вижу его перед собой и теперь знаю, что всегда чувствовала, кого он мне напоминал – Ханнеса, Франц был именно таким, каким я хотела видеть Ханнеса: более чувствительным, менее хитроумным, не таким самоуверенным. Как когда он подбросил меня в воздух и сказал: «Ну, милая малышка», было неприятно и здорово одновременно, и мне не хватало этого с Францем. Хорошо. Сейчас я скажу ему. Нужно произнести вслух.

– Франц покончил с собой.

Молчание.

– Как вы себя чувствуете?

Камни, из-за которых покатилось все

На этот раз отец добился своего. Третья мировая не разразилась, эта чаша нас миновала, мы купили дом поменьше и переехали с Гральсриттервег на Хайнбухенштрассе. Как удовлетворенно отметил отец, у нас снова появилась под ногами своя почва. Только Спутник сетовал, что теперь живет еще дальше от своего закадычного дружка Мартина. Мне было относительно все равно. Я с трудом сдала выпускные экзамены и поступила в университет. Спустя семестр я твердо поняла, что равнодушна к медицине, и решила попробовать романистику и немного философии – не слишком перенапрягаясь. Университет быстро превратился в скучное место, где было не лучше, чем в школе. Те же самые обыватели, которые водили за нос самих себя и нас, пока не уходили в отпуск или на пенсию. После небольших первоначальных кризисов я добилась прогресса.

Вообще-то я давно не читала «Браво», но на этот раз журнал действительно устроил грандиозное событие: они организовали первое немецкое турне «The Rolling Stones». И хотя Спутник продолжал меня раздражать, в тот день мы стали единым сердцем и душой.

Погода была уже почти летняя, и я решила прогулять университет. К сожалению, билетов на концерт великой и ужасной английской группы мне достать не удалось, к тому же отец изначально отказался финансово поддерживать это начинание, и, хотя Спутник был готов пожертвовать всеми сбережениями – и действительно разбил копилку, я понимала, что наша цель останется недостижимой.

За несколько недель до этого в семье начали возникать напряженные ситуации: Спутник гневно пинал стены, потому что, в отличие от друга Мартина, сына директора тюрьмы, – отец называл его тюремным мальчиком, – Спутнику запрещали носить брюки клеш. К тому же он страдал из-за своей слишком короткой стрижки под горшок, которую ему обычно делала мать, упорно боролся за каждый миллиметр и запрокидывал голову назад перед каждым зеркалом, надеясь, что волосы наконец закроют шею, как полагалось серьезному фанату самой крутой в мире группы. Мать тайно дала ему буклет со скидочными марками из магазина деликатесов на Людольфингер Платц, чтобы он мог купить 45-миллиметровые пластинки с последними песнями. Летом он с гордостью приобрел сингл «(I Can’t Get No) Satisfaction»[32] и теперь включал его ежедневно, если горизонт был чист.

Однажды я не успела вовремя его предупредить – музыка играла слишком громко, он не услышал меня и вернувшегося с работы отца, хотя дверь в детскую была открыта. Отец замер как вкопанный, увидев, как его сын расслабленно стоит, широко расставив ноги и закрыв глаза, и качает головой в разные стороны, как он позднее выразился, «в болезненно-экстатическом состоянии». Мизинцем левой руки Спутник обхватил гриф воображаемой электрогитары, а правой бил по струнам. Я взбежала за отцом по лестнице, чтобы предотвратить худшее. На угрожающе долгий миг у него был вид, будто вот-вот разразится Третья мировая война. Матери пришлось задействовать все дипломатические навыки, чтобы с огромным трудом предотвратить конфискацию пластинки.

Ситуация оставалась напряженной. Я избегала отца, насколько могла, а Спутник громко выражал протест при каждой возможности. Хоть я и была на его стороне, меня раздражало безудержное стремление к конфронтации с родителем, несмотря на возможные подзатыльники. И, разумеется, теперь можно было распрощаться с мечтой о расклешенных брюках, которые давно были у его друга Мартина, тюремного мальчика.

За ужином, когда отец с негодованием сообщил последние новости из ежедневной прессы, я предпочла смолчать, предоставив Спутнику право задавать вопросы.

– Что такое водомет, папа?

– Полиция использует их против патлатых во избежание беспорядков.

– Как мы садовый шланг?

– Нет, это совсем другое.

– Я хочу туда.

Отец запихнул в себя еду быстрее обычного, перестал жевать и с набитым ртом изумленно уставился на Спутника.

– Что ты сказал?