Моя дорогая Ада

Совершенно неважно, что носили француженки, – они не просто выглядели элегантными, они такими были. Никто не наряжался, все выглядели так, будто потратили на утренние сборы совсем мало времени – встали с постели, натянули юбку, брюки, блузку или пуловер, позавтракали по дороге кофе с молоком и круассаном в одной из бесчисленных булочных и быстро отправились дальше – энергично, но без спешки. В полдень можно заскочить в бистро на углу, немножко перекусить, juste pour grignoter, и через час отправиться дальше. По вечерам ужин в семейном кругу, у Лолы и Роберта всегда горячий и минимум из четырех блюд, а нередко из пяти или шести. Вначале всегда подавалось plat de cruditйs[51], например, простой свекольный салат с помидорами или нарезанные лапшой кабачки в масле, лимоне и чесноке, затем любимое блюдо Роберта, rillettes de veau, типичный французский паштет – Лола готовила его из нарезанной полосками телячьей грудинки, добавляя немного эстрагона, моркови, лука, гвоздики, соли, перца, сливочного масла и сметаны и капельку белого вина. Иногда подавали бульон, чтобы немного расслабить желудок, немного рыбы, чаще всего приготовленной на пару, дважды в неделю мясо, говядину или птицу, и никогда – свинину. По праздникам – фруктовый щербет, немного сыра и на десерт чаще всего фрукты или тарт татен[52], слегка карамелизированный. Роберт постоянно вытирал рот салфеткой, приговаривая: un grand repas, большая еда. При этом у него светились глаза, будто блюда были уникальными и Лола ежедневно создавала для него новую композицию. Плюс бутылка вина, почти всегда красного, к рыбе из Бургундии, к мясу из долины Роны или бордо Сент-Эстеф, Пойяк или Марго. Белое вино подавали только к устрицам. Эти обеды становились кульминацией дня, освобождая его от обыденности, объединяя сердце, душу и разум – никакого обжорства, лишь концентрат для чувств, чтобы вознаградить усилия, успокоить нервы и создать настроение для всего грядущего. Лола и Роберт казались аскетичными, но их глаза и тонко очерченные губы выдавали вкус к изысканным удовольствиям. Наконец, в библиотеку приносили кофе или чай, Роберт наливал себе дижестив – рюмку кальвадоса, коньяка или арманьяка, Лола курила сигареты без фильтра марки «Крейвен А» с открытым пробковым наконечником, из лучшего вирджинского табака, названные в честь графа Крейвена, сигареты, которые якобы полюбил в английском изгнании генерал де Голль[53]. Они просматривали самые важные газеты, доставленные курьером прямо из типографии накануне вечером, или читали книгу, переваривая день и настраиваясь на ночь. Телевизора не было.

По утрам я никогда их не видела. Думаю, они выпивали на бегу кофе, Роберт отправлялся в институт и целый день работал над своими биофизическими исследованиями, а Лола творила в крошечной задней комнатке своего бутика на улице Фобур-Сент-Оноре, создавая новые коллекции, вдохновленные сюрреализмом драгоценности, шелковые платки или новые ароматы – «Сега», чтобы разгонять ночных духов, и «Гант де Крин», чтобы их пленять.

Улица Фобур-Сент-Оноре, 93

Лола всегда была первой. В шесть часов утра она толкала тяжелую железную решетку и заходила в свое королевство. По ее словам, после войны интерьер засиял новым великолепием. Стены теперь были из красного дерева и приветствовали клиенток ощущением теплой безопасности – скорее тихая, почти уединенная комната, чем открытая сцена. Помимо яркой спортивной моды Лола вернулась к своей излюбленной игре красок, каждый раз придумывая новые, необычные комбинации, искала вдохновения в живописи, любила абстракционистов и сюрреалистов. Особенно она любила почти религиозные абстракции Пита Мондриана, его геометрические формы вдохновили ее на коллекцию женских сумок еще до Ива Сен-Лорана. Первоиздания Аполлинера и Пруста наблюдали за проектами Лолы со стеклянной витрины. Говоря о Прусте, она объяснила, что героиня его романа «Пленница» Альбертина искала платье Мариано Фортуни, как у мадам де Германт, которая чувствовала себя в наряде Фортуни слишком одетой. Лола разделяла взгляды этого персонажа, но женщина не может постоянно ходить в сдержанном черном цвете. Устав от усилий, она перешла с немецкого на французский:

– Фортуни – универсальный гений, не менее успешный художник, архитектор, скульптор, инженер и изобретатель. Он изобрел новые методы окрашивания ткани и многое другое.

Влияние его тканей – особых цветовых сочетаний парчи, бархата, тафты и атласа, переплетенных с серебряными и золотыми нитями, – чувствовалось в рисунках Лолы. Ничего, абсолютно ничего не возникает само собой, говорила она, Фортуни тоже создавал наряды на основе античных моделей, хранящие дух истории, но при этом самобытные и аутентичные.

– Он привозил ткани из Венеции, и их выставляли в Лувре уже в начале века. Вскоре после он открыл первый бутик в Париже, а потом в Лондоне, Мадриде и Нью-Йорке. Сара Бернар, Дузе, даже Лиллиан Гиш и Марта Грэм были его клиентками.