Моя леди Джейн

Гиффорд остановился у кромки леса, чтобы дать жене возможность как следует рассмотреть полуразрушенную хозяйскую хижину и спрятавшийся за ней сарай.

– Неплохо бы здесь заночевать, да?

Ги издал носом низкий звук – видимо, в знак согласия. Джейн соскользнула с седла на землю и отправилась изучать обстановку. Пэтти, от избытка собачьей радости задрав хвост, побежала за ней, не забывая каждые несколько метров останавливаться и прислушиваться – нет ли опасности? Казалось, что нет.

Хижина была в очень плохом состоянии: соломенная крыша совсем провалилась, в помещениях разгуливали птицы и повсюду виднелись мышиные норки. Сарай, судя по всему, сохранился лучше. Там и следует укрыться.

От долгой езды верхом у Джейн дрожали ноги, тело ослабело от голода, но у нее хватило сил отворить дверь сарая достаточно широко, чтобы в нее прошел оседланный жеребец. Гиффорд рысью устремился внутрь, с благодарностью ткнувшись по дороге носом в плечо жены.

– Я так есть хочу, прямо лошадь бы съела. Ох, прости, Ги. Не тебя, конечно. – Девушка закрыла за ними дверь.

На стене висел проржавевший светильник, и она зажгла его, а затем повернулась к Гиффорду.

– Теперь давай я сниму седло, а то ты его покорежишь, когда будешь превращаться.

Пэтти сновала по сараю, обнюхивая его по периметру. В тот момент, когда Джейн уже собиралась осуществить свое намерение, собака метнулась к выходу и заскреблась, чтобы ее выпустили. Вид у нее был явно сконфуженный.

– Могла бы сообразить и раньше, – съязвила Джейн, но дверь со скрипом отворила.

Оставшись наедине с мужем, девушка расстегнула подпруги и освободила его от оскорбительной для достоинства амуниции. Почувствовав долгожданную свободу, Ги вздрогнул, потянулся и, к ужасу жены, перевернувшись на спину, принялся кататься по грязному полу.

– Ну, это уже просто нелепо. – Джейн встряхнула потник и повесила его на перекладине сушиться. Там же она разместила и седло.

До заката было недалеко, так что она бросила плащ рядом с Ги и порылась во вьюке – нет ли там еще какой одежды. Ничего подходящего не обнаружилось. Зато нашелся сверток с вяленым мясом и две емкости с водой. Джейн выдула целую флягу и жадно проглотила почти половину мясного запаса, прежде чем сообразила, что хорошо бы дождаться явления Гиффорда в человеческом облике и отдать львиную долю ему. В конце концов, он весь день был на ногах.

– За одежду нам, похоже, придется побороться, – предположила девушка. – Одному достанутся рубашка и брюки, другому плащ. Что касается сапог, то мне они все равно велики, так что придется тебе продолжать носить меня на себе.

Сноп света озарил сарай, и Гиффорд ответил:

– Как тебе будет угодно.

– Ги! – она резко обернулась, Гиффорд даже не успел запахнуть плащ.

Джейн порывисто подбежала обнять его, забыв о нерешенном вопросе с костюмом (нерешенном и остром! Хотя, впрочем, они ведь женаты, так почему этот вопрос такой уж острый?).

– Джейн, – он обхватил ее руками за плечи и поцеловал в макушку.

Это внезапное проявление нежности удивило ее, но было приятно.

– Мы пережили этот день, – проговорила она, уткнувшись носом ему в грудь. – И оба остались живы. Да здравствуем мы!

У него вырвался смешок.

– Пережили, это точно. Ура.

Она слегка отстранилась, чтобы поднять голову и улыбнуться ему в лицо, и вдруг почувствовала, как в нагрудном кармане рубашки хрустнул какой-то листок.

– А это что? – Она вспомнила смутное ощущение, как пергаментный свиток, лежащий у нее в кармане, терся об нее во время дневной скачки, но тогда она была слишком озабочена спасением собственной жизни, чтобы любопытствовать.

Джейн вытащила свиток и сразу узнала собственный почерк. Это было то самое письмо, которое она отправила Эдуарду перед отъездом в медовый месяц.

– Питер Баннистер просунул мне его под дверь там, в башне Бошана. – Ги с некоторой нерешительностью коснулся ее лица и пригладил волосы. – Я подумал, ты захочешь сохранить…

– Спасибо, – она вдруг почувствовала себя легко и спокойно – впервые с той ночи в загородном доме Дадли.

Джейн очень захотелось снова очутиться в кольце его крепких объятий, но ее беспокоила история с письмом.

– Зачем бы Питеру Баннистеру отдавать его тебе?

– Не знаю. Я думал, он просто хочет подарить мне что-то твое. Чтобы стало веселее на душе.

Она перевернула листок. На обратной стороне было нацарапано одно слово: скунс.

У нее перехватило дыхание.

– Это почерк Эдуарда.

Гиффорд нахмурился.

– Эдуарда?

– Эдуарда! Я узнáю его почерк из сотен других. Видишь, как он выписывает букву «с»? В детстве у нас был общий наставник, ужасный человек. Его звали Ричард Кокс[25]. Так вот он вечно жаловался, что у Эдуарда отвратительно обстоят дела с чистописанием. «Вы должны писать как король», всегда повторял он… – Она улыбнулась собственному воспоминанию. – Бедный дорогой Эдуард.

– Да-да, бедный дорогой Эдуард, – рассеянно повторил Гиффорд. – Но при чем здесь скунс?