Моя мама - ведьма!

— Не только, — Зарина критично покачивает головой, — ты исполнишь требование ковена по твоему долгу жизни в течении следующего года. Дашь нам свое продолжение. Пусть не первенца, сойдет и второй ребенок. Но чистой ведьминской крови. Родишь — и можешь уходить из Завихграда. И даже змееныша твоего ковен не тронет.

Казалось бы, какая малость.

Ничтожная малость.

Но не для той, что уже однажды отдала свое дитя другим и не видела ни дня из его детства.

Я смотрю на сияющее и трепещущее семейное древо. Через несколько минут моя нить обуглится и прогорит до тла, и далеко не факт, что я выживу после этого, потому что чем дольше живет маг, тем плотнее срастается нить его жизни с нитью волшебства. Но… Это будет через несколько минут. А сейчас… Я готова дать Зарине свой ответ. И я делаю это, глядя прямо в глаза старшей ведьме.

— Таи марраш на сут.

Лицо Зарины сереет.

А вокруг моих пальцев потрескивает алым магия. Ей не нужно физическое тело. Она и так способно зафиксировать волю, изложенную в нави.

“Я тебя объявляю врагом”.

Так нельзя поступать с теми, кто спасал тебе жизнь. Так нельзя поступать с любимой в общем-то ворчуньей тетушкой. Но только так следует поступать с теми, кто угрожает твоему ребенку. Только так после смерти моей, если кто-то покусится на жизнь Викрама — дух мой, ему завещанный, обратится против покусившегося тяжелейшим проклятием, на семь поколений.

У меня не было выбора.

И Зарине я его тоже не оставила.

Она грустно качает своей головой, а потом поднимается на ноги. Древо наше семейное само подает ей нужную ветку, в которую вплетена нить моей силы. И перед тем как кончик черного кинжала коснется её Зарина ловит мой взгляд.

— Жаль, что приходится это делать, — тихо говорит она. А потом…

Нить моей магии лопается со звуком рвущейся лески.

Тихий звук. Который раздирает меня на части.

Когда-то меня лишали магии. Надели Замок на руку. Долгое время я вспоминала этот день, как самый страшный в своей жизни. Привыкшая колдовать от рождения, я будто резко перестала чувствовать вкус, видеть краски, разбирать запахи.

Боже, как же это было легко и просто…

Потому что тогда не пылал черным огнем мир снаружи меня. Не горела сама я изнутри. Потому что Замок — он не выжигает магическую твою сущность, он всего лишь отрезает связи твои с ведьмиными магическими потоками. А Черный Нож — выжигает.

— Жаль, жаль, жаль…

Голос Зарины я слышу только эхом. Будто он отражается от гулких каменных стен и жалит своими колючими словами мою истерзанную суть.

Она не видит меня, не может видеть.

Срезав мою нить с семейного древа Черным Ножом она подожгла связь, что держала меня в круге рядом с алтарным камнем. Меня отбросило куда-то прочь, обратно, но я все еще в эфирном поле, где-то рядом со своим физическом телом, но не в нем. И из меня выжигает магию.

Никогда не думала, что это настолько больно.

Будто каждую мышцу, каждую мелкую частичку в теле пронзают сейчас сотни ножей разом.

И я бы рада сейчас не кричать, сдержаться, удержать лицо перед возможной последней минутой, но…

Я — и есть крик.

Я — и есть боль.

И что самое трудное в этой истории — я понятия не имею, как мне возвращаться духом в тело. Действие Черного Ножа мгновенно — и связей с магией у меня больше нет. И обычно им срезают нити тех, кто своими ногами явился на суд, а не духом.

Но это не про меня.

Про меня — история про темноту, запах пепла и боль, выворачивающую наизнанку.

— Мама! — звонкий голос Викрама раздается так близко.

Сжимается сердце в груди.

Мальчик мой, видит меня, сейчас. Видит то, что видеть ему не стоит. Ради него одного надо стиснуть зубы, и прекратить…

Я не вижу ничего, я никак не могу очнуться в теле, существую только в черноте выгорающего вокруг эфира, бьюсь в агонии.

И когда в этой жаркой тьме загорается синим светом полупрозрачная тонкая мальчишеская ладонь — сложно поверить, что я и вправду вижу её.

Вижу.

Но дух мой, бестолковый мой, ослабевший и одуревший, тянется к этой ладони, тянется, и никак не может прикоснуться. Только воздухом бесполезно воздух гребет.

— Ты обещала меня не бросать — снова звучит уже ближе обвиняющий голос Викрама, — Ты обещала, мама!

Обещала — значит тянись. Волоки свой тяжкий, истерзанный дух по выжженному эфиру. Подползай. Снова тянись своими пальцами-тенями к сияющей синей ладошке, нетерпеливо дрожащей впереди и вверху.

Еще чуть-чуть. Еще, еще…

Кажется — я с места не двигаюсь. Кажется, только отдаляюсь от вожделенной цели. Подо мной нет опоры, ничего подо мной нет, я будто бултыхаюсь в густой черной кипящей смоле. Но все же… Тянусь. Плыву. Вперед.

Вот между нашими ладонями два дюйма.

Вот один.

Вот пальцы мои мажут мимо светлого пятна в паре тонких волосков…

Когда мои пальцы наталкиваются на руку Викрама — я сама удивляюсь, насколько она твердая. А потом он сгребает меня за запястье и тянет, тянет, тянет…

Будто сквозь тонкую, холодную, бесконечную трубу…

Вталкиваюсь в тело, как в мокрое тесное платье. Кажется непривычным даже дышать в первые мгновения. Только потом тело берет свое и начинает жадно хватать ртом и носом воздух.