— Велик тот воин, что не поддается слабостям воли своей, — пафосно возвещаю и отодвигаюсь от его хвостатости подальше, чтоб тарелку не отжал.
Смысл, конечно, не в пирожном этом, хоть оно и вкусное. Смысл в том, как дивно сожмутся губы великого раджа и с каким бесконечным обвинением он на меня глянет?
— Голову с плеч? — спрашиваю одними губами. Когда-то давно мы умели понимать друг друга без единого слова, вот так, передавая мысль моим выдохом в его вдох.
— Размечталась, — откликается Аджит в той же манере, — твоя голова на плечах полезней.
— Нахал, — коротко улыбаюсь я и разворачиваюсь к окну. Нахохленный и какой-то сгорбившийся силуэт ворона, усевшегося на карниз, должен бы меня напрячь, но нет. Я знаю этого паршивца недолго, но этого хватило, чтобы понять — он терпеть не может делать по-моему. Только по-своему, даже если что-то от меня надо — все равно по-своему.
И все же, долгий взгляд черных блестящих бусинок заставляет меня ощутить некое шевеление в той части рассудка, где у меня обычно ведет вахту интуиция. Увы, сегодня эта интуиция явно задрыхла на посту. Потому что…
Я могла бы догадаться, что будет то, что происходит дальше.
Ворон кашляет, громко, натужно, как не умеет кашлять воронье горло. Раз, второй…
На третий из острого клюва вылетает и летит в мою сторону алая бусина.
Нет, не крови, это действительно бусина, круглая, твердая, блестящая на солнце.
Она падает на стол, и в мертвой тишине что внезапно повисла в комнате, катится в мою сторону. Катится, катится, слишком уверенно катится, огибая тарелки и кубки.
— Ма…
— Молчи, — я перебиваю Викрама на полуслове, не давая ему произнести этого слова. Гибельного слова. Если раньше я только подозревала слежку от ковена, то сейчас свидетельство её существования катится ко мне бодро и осознанно, по чересчур сложным, грозным кривым и петлям. Будто тот, чья воля двигает этой бусиной, смеется надо мной, хочет напугать еще сильнее, чем я напугана сейчас.
Получается, Зарина, получается! Ты молодец! Ты действительно молодец! А я…
А что я? Будто я в здравом уме посмела бы отказаться выполнять прямую просьбу старшей ведьмы моего ковена, которому я ни много ни мало жизнь должна была.
Я обязана была послать Ясе травы для ритуала.
А Зарина была обязана воспользоваться возможностью покарать беглую ковенную ведьму. Тем более, когда так просто — прилетает фамилиар беглянки, чего стоит чару-следилку ему на хвост прицепить?
Я перевожу взгляд на ворона. Удивительно. Никогда бы не подумала, что птичья башка бывает настолько выразительной. Он понимал, чем чревато его приближение ко мне.
— Эта чара была еще вчера?
— Бр-р-раво, бр-р-раво! — издевательски вякает ворон, будто отчаянно хочет и напоследок меня прибесить. Догадалась, мол, умница
Вопросы… Столько вопросов у меня вызывает этот ответ. Но вопросы эти сейчас останутся просто вопросами. Некому на них отвечать.
Бусина заканчивает свое угнетающе-грозное путешествие по столу, замирает на скатерти прямо передо мной, насмешливо покачиваясь из стороны в сторону. Будто выжидая.
— Что это такое? — тихо спрашивает Аджит, и я вздыхаю и улыбаюсь своим мужчинам как можно теплей.
— Это вызов на суд, великий радж. Послание для ведьмы-ослушницы. То, что невозможно уничтожить. То, что дочь ковена не может отклонить.
Ведьмина черная метка — так называют эти штуки воздушные пираты бескрайних велорских небес. Хорошее сравнение. Пусть цвет этих “меток” и всегда неизбежно алый.
Тишина, молчание, страх…
Меньше всего я хотела превносить это в первый и последний завтрак с сыном.
Но что ж поделать. Бусина покачивается все более дерганней, будто демонстрируя собственное нетерпение. Не стоит ждать, когда она сорвется с места и врежется мне в грудь. В этом случае на суде я и права слова иметь не буду.
— Берегите друг друга ради меня, — прошу я все с той же улыбкой, глядя в глаза Аджиту.
Мальчики осознают, что слова-то мной произнесены не просто так.
Аджит оказывается на ногах быстрее, чем я успеваю моргнуть. И на высоком его лбу, между бровями начинает наливаться синим метка высшего жреца, знак Аспес, тот самый, что дарует его хвостатости тот запас силы и мощи, что даже среди его народа считается почти бескрайним.
Да и воздух в комнате вдруг резко свежеет, становится колким — так бывает, когда юный ведьмак вдруг испытывает страх и магия его, откликаясь, поднимается в нем волной.
Только я не могу позволить им вмешаться. С бывшим ковеном чернокнижников, которые были и остаются чернокнижниками от рождения, не играют в игры. Я накрываю бусину ладонью, и когда ледяная хватка кровной магии смыкается на моем горле и рывком выдирает душу мою из тела, добавляю последнюю свою волю.
— Дух мой будет с вами
Так не полагается вообще-то. Дух ковенной ведьмы — это инструмент ковена, его доступ к силе почившего члена семьи. Но смысл ведь в том, что и я адресую свою волю не кому-нибудь. Своей судьбе и своему продолжению. Тому, кто имеет на защиту моим духом не меньшее право, чем члены ковена.
Моя судьба — мой бесконечный грех, вечная история моего непослушания.