Моя милая Софи

– Ты когда-нибудь уйдешь? – осведомился Макс, снова высовываясь в коридор. – Боже, Софи, что ты с собой сотворила?

– Нравится?

– Свят, свят!

– Дурак.

Софи сунула ноги в кроссовки, запихала шнурки внутрь и подхватила сумку и зонт.

– Сама дура, – поддразнил Макс. – Кикимора.

Софи захлопнула за собой дверь.

Пара сегодня начиналась в десять, можно было не торопиться. Прогуляться по аллеям «Эспланады». Насладиться тишиной и лиственным ковром под ногами, раздавить пару почерневших колючек от каштанов в прозрачных лужах, где отражались древесные верхушки и куда падали редкие тяжелые капли дождя, расходясь круговой рябью. Глухой шум машин, проезжавших по шоссе за зданием Академии, казался отголосками из другого мира. А здесь царили покой и умиротворение.

Виктор любил писать тут стихи. Прямо в центре города, отгороженном от окружающего всего лишь двумя домами и еще воображением. Прямо на той скамейке, растерявшей все перекладины сиденья и спинки, кроме одной. Прямо в ее присутствии. Софи нахмурилась: воспоминания нахлынули под стать ассоциациям с кровью. Странно, но она была не в силах вспомнить других моментов их недолгого и довольно прохладного романа, замешанного скорее на общих увлечениях, чем на обоюдной симпатии. Впрочем, Виктор мог думать и по-другому. Память услужливо и в подробностях воспроизводила перед мысленным взором Софи вампира, но не человека. Жестокая память.

Телефон в куртке тоненько запиликал незатейливую музыку. Софи подождала, пока включится полифония и отгрохает половину композиции, и только после этого приняла вызов.

– Софи! Чаошки!

– Привет, Инга.

– Анатомия отменяется, ты в курсе? – радостно прокричали из трубки. – Эзерс снова на больничном. Гуляем, Соф!

– Постой, точно?

– Зуб даю!

Инга в своем репертуаре.

Перекинувшись с ней еще парой ничего не значащих фраз, Софи отправила телефон обратно в карман и на минуту замедлила шаги, почти остановившись. Что теперь? Домой возвращаться? Сидеть три часа у Академии? Расположиться в парке и порисовать? Сходить к Бастионной горке? Она медленно двинулась вперед, глядя под ноги, и они сами понесли ее по давно заученному пути. Туда, куда она любила возвращаться снова и снова, чтобы уединиться, вспомнить, помечтать. Софи свернула на набережную.

Город просыпался. Проносились по мокрому от ночного дождя шоссе машины, и Софи провожала их яркие красные огни со щемящей тоской в сердце. Вантовый мост – раздвоенная внизу гигантская опора посреди реки и перекрытие на мощных тросах – был виден отсюда, как на ладони. Ее любимое место. Ее далекие детские воспоминания. Дорога в аэропорт. С неба сыпалась изморось, деревья, отражаясь в грязных лужах, царапали облака голыми черными ветками. Софи шла по гранитному берегу Даугавы, погрузившись в тревожные раздумья, глядя на хмурые тучи, распухшие от воды и грузно ползущие со стороны залива над мостом, над черепичными крышами домов, над острыми шпилями католических и лютеранских соборов. Вдалеке за спиной из серой утренней дымки выступали блеклые очертания еще двух мостов и уходящая в небо, почти бесплотная игла телебашни. Застрявший в межсезонье, вытканный из чьих-то сновидений, заколдованный город. Он существовал в своей особой реальности, будто вплавленный в лед или янтарь. Он дышал той же тревогой, что и двести, и триста лет назад. Он со своими готическими соборами был воплощенной вековой историей, и порой возникало ощущение, что все это не наяву, что это Китеж поднялся со дна Светлояра и вот-вот погрузится обратно, оставив после себя одну лишь дикую природу да отражение в воде, подернутое рябью. Кричали чайки, разрезая крыльями мутную высь, и клубились дождевые тучи над шпилями башен, и ветер приносил с реки тревожные запахи осени.

Да, это была настоящая осень: дождливая, ветреная, ржавая от прихваченных морозом листьев и пропитанная предчувствием долгих зимних холодов. Софи любила ее именно такой.

Неторопливо и размеренно билось сердце. Софи дышала полной грудью, с каждым вдохом вбирая в легкие жизненную силу, с каждым выдохом выталкивая из тела, из мыслей усталость. Это была поэзия…

А впереди ее ждала проза.

Очень странная проза.

Подозрительно знакомая черная «шестерка», прижатая к обочине полицейским Фордом. Угрюмый широкоплечий лоб в зеленой куртке что-то меланхолично втолковывал владельцу BMW, помахивая его правами. До Софи долетали обрывки скупых, свистящих фраз. Владелец стоял к ней спиной, опершись одной рукой о крышу машины и непринужденно скрестив ноги – с этаким скучающим аристократизмом можно, например, цедить из горла «Метаксу», а уж никак не дышать на дорожных полицейских густым перегаром. В том, что водитель пьян, сомнений не оставалось, вот только… пьяный Аверонский? Как мило. Софи улыбнулась, проходя рядом: ну точно, обозналась. Где костюм? Где галстук?

Мужчина тем временем извлек на свет божий телефон и на идеальном латышском посетовал кому-то на излишнее рвение подчиненных, вздумавших останавливать его машину и предъявлять идиотские претензии.

Этот голос, этот акцент…

Софи резко обернулась.