Моя милая Софи

– Понимаю. Деньгами всего не измерить. Чего будет стоить этот мир без любви, ты это хочешь сказать? И справедливости. На каждого подонка обязательно найдется камера, на каждого садиста – пуля. А на каждую продрогшую девушку за мокрым от дождя трамвайным стеклом – принц на белом коне. Или на черном BMW. Приедет однажды и вырвет ее из опротивевших будней. И сидят эти несчастные на остановках, вглядываясь в проезжающие мимо иномарки, не понимая, что в каждой из них – по хозяину «Lare Lini», по парню с фотоаппаратом и кошкой, захлебнувшейся в переполненной ванне.

– Будь я психологом, – проворчала Софи, – решила бы, что вас кто-то сильно обидел. Вы несчастны, Александр.

Аверонский пожал плечами:

– Никогда бы не подумал. Только жалеть меня не нужно.

– А я буду. Имею право. Удел всех девушек на трамвайных остановках – жалеть убитых кошек и владельцев черных BMW, которых никто никогда не любил.

Софи посмотрела на стремительно бегущие навстречу разделительные полосы дороги.

– Не зажжешь мне сигарету? – попросил вдруг Аверонский. – Там, в бардачке.

– Что? – Софи поперхнулась. – Вы курите?

– Четыреста шестьдесят три года назад бросил. А еще бросил стричь волосы, бриться и спать по ночам. Но нынче прям какой-то день воспоминаний.

Софи растерянно кивнула и полезла в бардачок. Нашла открытую пачку «Marlboro». Зажгла сигарету и подала Аверонскому, вторую сунула себе в рот. Аверонский иронично хмыкнул, увидев, как она щелкает зажигалкой.

– Я был о тебе лучшего мнения.

– Я о вас тоже, – Софи выпустила в приоткрытое окно струйку дыма. – Может, еще и напьемся? Коньяк имеется? Или он уже весь в вас?

– Не наглей. Я не собираюсь тебя спаивать и…

– …скуривать, – Софи хихикнула. – А пятьсот лет назад уже были сигареты?

– О, – Аверонский улыбнулся, затягиваясь дымом. – Пятьсот лет назад в Старом Свете чего только не было.

Он скептически сощурился, положив руку на торец опущенного стекла и поглядывая на сигарету в своих пальцах.

– Но не сигареты, конечно. Это новшество прошлого столетия. По правде сказать, мне всегда было любопытно, каковы они на вкус.

– И?

– Ты когда-нибудь пробовала кубинские сигары?

– Это риторический вопрос?

Аверонский пожал плечами:

– Тогда как я могу объяснить?

– Ну, скажите, что нельзя сравнивать балалайку с органом.

– Точно. Нельзя. Так вот, скажем, состоятельные люди курили сигары и только сигары. Каждый тюк табачных листьев переплывал через Атлантику, и так было до тех пор, пока табак не начали выращивать в Турции. Удовольствие было баснословно дорогим, но оно того стоило. А еще, – Аверонский докурил сигарету и поискал глазами пепельницу, – тогдашние просвещенные умы полагали, будто табак обладает множеством целебных свойств. Медичи, например, лечила им мигрень.

– Успешно?

– Не знаю. Не уточнял.

– Вы были знакомы?

– Шапочно. Один из ее замков, Шенонсо, произвел на меня неизгладимое впечатление. До сих пор, когда бываю во Франции, заезжаю погулять по паркам. Ностальгия, наверное. Аккуратные изгибы дорожек, влажная свежесть с реки, желтые хризантемы. Тебе нравятся желтые хризантемы?

– Тоскливые цветы.

Софи взяла из его пальцев тлеющий окурок, чью дальнейшую судьбу Аверонский все никак не мог решить, и выкинула в окошко вместе со своим. Потом подняла стекло: прохладно и ветрено.

– Заведите пепельницу.

– Зачем? В моем нынешнем состоянии, безусловно, есть свои плюсы, но вряд ли оно затянется дольше, чем на пару суток.

Софи вздрогнула.

– Расскажите, что произошло?

Аверонский долго молчал. Софи не настаивала и не торопила, терпеливо дожидаясь ответа. Его непринужденность и уверенный тон, невзирая на резкость, ощутимо раздвинули границы ее доверия, и даже если впереди действительно находился дикий пляж со скользкими каменистыми уступами берега, она ждала прогулки по нему с легким волнением, но не со страхом.

– Если я солгу, что сегодня ровно в полночь вновь обернусь страшным и ужасным, ты это почувствуешь, – это было скорее утверждение, чем вопрос. – Если притворюсь, будто приключилось временное «недомогание» и все под контролем, не поверишь. Ты удивительная, Софи, есть в тебе что-то располагающее. От меня многие требовали откровенности, но никто не предлагал ее взамен.

Софи слушала. И ждала.

– Я сохраню вашу тайну, Александр, – тихо, не поднимая головы и даже не стараясь придать голосу убедительность, заверила она.

– Не сомневаюсь. В ответ могу лишь пообещать, что верну тебя домой целой и невредимой. Знаешь, у меня было столько возможностей искалечить тебя, да и брата твоего, и дядю. Столько подходящих моментов, столько удачных стечений обстоятельств.

– Даже странно, что вы до сих пор не воспользовались.

– Это игра, а я не намерен сдаваться.

– Я почти верю, если бы…

– Если бы что? – с любопытством.

– Если бы вы не пытались укусить меня, и не единожды!