Моя милая ужасная невеста

В порыве вдохновения я добавила меда, купленного в продуктовой лавке, и с чистой совестью отправилась потчевать Зака. Не догадываясь, что его ждет кушанье смертников, простите, темных богов, он тихо дремал. Почти высохшая от жара салфетка сползла со лба и валялась на подушке.

– Зак, тебе надо поесть, – позвала его я.

– Марта, ты не в курсе, что лучшее средство от болезни – здоровый сон? – промычал он.

– Но у тебя-то сон нездоровый, – заметила я. – И пора принять снадобья.

– Опять? – Он поглубже зарылся в одеяло, словно надеялся, что кровать его спрячет от суровой сестры милосердия, причиняющей добро исключительно горькими порошками.

– Торстен! – рявкнула я. – Ты хочешь, чтобы тебе стало легче? Тогда не сопротивляйся!

Закари все-таки приоткрыл глаза (вернее, один глаз с вертикальным зрачком) и нехорошо посмотрел на поднос в моих руках.

– Я все равно тебя накормлю, – пригрозила ему.

Он все-таки сел, подложив под спину подушку, и кивнул, дескать, давайте свою еду. Поднос с тарелкой каши и ложкой был аккуратно пристроен ему на колени. Некоторое время Торстен разглядывал невразумительную сероватую жижу.

– Почему в этой тарелке?

– Красивая. Что тебя не устраивает?

– Мне как-то давали песика на пару дней, я кормил его из этой тарелки…

– Полагаю, горничная хорошенько ее отмыла. Я сама эту кашу сварила, проверила чистоту посуды и налила тебе никем не облизанной поварешкой, – стараясь сохранять спокойствие, что было поистине сложной задачей, проговорила я. – Что еще не так?

– Когда ты научилась готовить? – недоверчиво спросил он.

– Полчаса назад, – сухо ответила я.

– Попробуй! – потребовал он и сдвинул тарелку в мою сторону.

Ей-богу, как король из мутных времен драконовых войн, когда всех без разбору правителей травили. Слугам приходилось снимать первую пробу, чтобы его величество не отдал душу прародителям от какого-нибудь невинного чая.

– Я уже пробовала. Принцип двадцати минут не нарушен.

– Еще раз, – настаивал Закари, как капризный ребенок.

– Да без проблем! – психанула я, сунула палец сначала в горячее варево, а потом себе в рот. – Доволен?

– Ты засунула палец в мою тарелку? – возмутился Торстен, указав на возникший овраг посреди идеально ровной овсяной поверхности.

– Из нее уже ел песик, – напомнила ему. – Или надо было облизать твою ложку?

– Могла бы другую взять, – проворчал он.

О том, что вторая из двух имеющихся в доме ложек утопла и лежала на дне кастрюли, я предпочла умолчать. Лучше не говорить Закари, что его собираются накормить кашей из мельхиорового столового прибора, бранных ругательств и смеси воды с молоком. Никто и никогда не открывает секретных ингредиентов коронных блюд.

Он все-таки взялся за ложку и осторожно ковырнул застывшую на поверхности каши глянцевую корочку.

– Что ты там разыскиваешь? – не удержалась я.

– Кашу, – тяжело вздохнул он и действительно попробовал варево на вкус. – Как сладкая еда может быть пересоленной?

– Да демоны тебя дери, Торстен, ты достал уже придирками! – вызверилась я. – Тебя, может, из ложки накормить? От каши еще никому не стало хуже!

Вообще-то спорное утверждение, но хотелось искренне верить, что Закари переваривает все: размороженные устрицы, невыносимо острое сартарское рагу, серебряные гвозди и овсяную кашу, сваренную женщиной из рода Варлок по рецепту Эмбер Фокстейл из известного рода черных ведьм.

Закари, видимо, чуток обалдел, что на него наорали, и начал молча есть, не жуя, а только глотая. Внезапно он подавился и замахал рукой:

– Воды!

Я поспешно сунула ему стакан с водой. Он запил и снова взялся за ложку. Теперь уже жевал, изредка вытаскивал чешуйки от овсянки и каждый раз сопровождал этот процесс выразительным взглядом.

Откуда мне было знать, что овсянка имеет свойство раздеваться во время варки? Какая, оказывается, бесстыдная крупа!

Снадобья Закари принял безропотно. Видимо, смирился с бесправной ролью больного, съехал по подушке и без сил прикрыл глаза. Хотелось верить, что послушно усваивал еду, а не составлял мысленное завещание.

Вечер и ночь выдались дивные! Порошки не помогли облегчить лихорадку, и Зак горел. Он больше не сопротивлялся ничему: ни холодным салфеткам на лбу, ни влитому в рот из отмытой ложки витаминному снадобью, ни даже намазанному на лицо составу от зуда, попахивающему сельдереем.

Под утро жар начал постепенно спадать. Я позволила себе сходить в ванную, переоделась в одну из рубашек Закари и решила, что секундочку полежу на соседней подушке, чтобы не нестись из гостиной и не проверять его каждые десять минут… В сознание вернулась резко, от ощущения, что проспала что-то крайне важное.

В окна заглядывало прозрачное осеннее солнце, нежданное после затянувшейся непогоды. Бледный свет ночника растворился в его лучах. Зак спал на спине, закинув руку за голову. Он по-прежнему выглядел ужасно больным. Лихорадка прошла, но хворь никуда не делась.