Моя милая ужасная невеста

Торстен потемнел лицом и упрямо поджал губы. Точно капризное дитя, честное слово.

– Все равно воздержись, – отсоветовала я.

За два часа вернуться не удалось – пришлось сходить на последние лекции. Как сказала Эмбер, скоро однокурсники решат, что главная ведьма бросила учебу фактически на финишной прямой, и декан на радостях вывесит на доску приказ об отчислении. Согласна полностью! Нельзя дарить людям ложную надежду.

В апартаменты я входила по-хозяйски, открыв дверь прихваченным утром ключом – все равно Торстену нельзя высовываться на улицу, и обнаружила его в кухне. Дверцы всех шкафчиков были открыты, а сам Закари, сидя на корточках, что-то искал в кухонной тумбе.

– Привет? – с вопросительной интонацией произнесла я и поставила на кухонный прилавок сумку с едой из студенческой столовой.

Все сугубо диетическое: супчик, овощи, пресловутая кашка и мясо. Вареное, а не жареное. Не то чтобы больным ветрянкой был противопоказан сочный стейк с кровью, но в нашей столовой таких изысков просто не готовили.

– Ты не в курсе, где кастрюля? – спросил Закари, поднимаясь, и невольно я заметила, что болячки от ветрянки, практически сошли с его лица. – Она исчезла.

– Зачем она тебе? – напряглась я.

– Хотел избавиться от овсянки. Или овсянки больше нет?

– Кастрюли у тебя тоже больше нет, – осторожно призналась я, начиная подозревать, что посудина очень ему ценна. – Она какая-то особенная?

– Особенная, – согласился Торстен. – У нее две ручки.

– Как и у всех кастрюль.

– Что с ней случилось? – Осознав тщетность поисковой кампании, Закари поднялся.

– Применили по прямому назначению, поэтому с ней случилась каша…

Внезапно я поняла, что совершенно забыла про утопленную ложку, когда прятала овсяное болотце в уличный мусорный короб.

– И одной столовой ложки у тебя тоже больше нет, – добавила через паузу.

– С ней тоже случилась каша?

– Она оказалась случайной жертвой, – туманно пояснила я.

– Ты ее выбросила вместе с кастрюлей, – с доброй долей иронии заключил Закари.

– Ее было не выкопать. У тебя еще есть три вилки и много тарелок, так что нам не придется ковыряться в столовских коробках руками, а я все равно не ем супы, – в духе своей матушки, которая сначала говорила дурные новости, а потом пыталась найти в них что-нибудь позитивное, объявила я. – Но ты же ешь вареное мясо?

– Нет.

– Я хотела сказать: ты точно ешь вареное мясо, – исправилась с доброй улыбкой кровожадного знахаря. – Других деликатесов сегодняшнее меню не предполагает.

Пока я переодевалась в удобный домашний костюм, Закари внезапно проявил хозяйственность и накрыл на стол. Ну как накрыл: вывалил все из коробочек в общие тарелки, деликатно проигнорировав кашку, и отнес поднос в гостиную. Ужинали мы, сидя на диване, пристроив поднос посередке.

Как ни странно, жевал Торстен с большим аппетитом. Видимо, по сравнению с овсянкой моего авторства любая еда действительно казалась деликатесом, даже столовская без особой кулинарной фантазии.

– Я с утра уеду на занятия, – предупредила я. – Иначе потом с долгами не разберусь.

– Вернешься? – небрежно уточнил он.

– Да, но поздно. По пятницам лекции до вечера, – таким же будничным тоном отозвалась я, словно мысль провести в маленькой квартирке целые выходные, пока Заку нельзя выходить из дома, вовсе не вызывала во мне смешанные чувства.

После ужина я объявила, что пора полечиться, и заставила Закари скинуть рубашку (ту самую, в которой сама рассекала по дому с утра). Вообще-то лечиться мы собрались в гостиной с огромными окнами. Как представила, что подумают жильцы в соседнем доме, стоящем на другой стороне переулка, так сразу взмахом руки задернула портьеры. Те закрылись с шелестящим звуком, отрезав квартирку от внешнего мира.

Пятна на спине у Закари подживали плохо. На позвоночнике осталась пара досадных шрамов-оспинок.

– Чесался? – проворчала я.

– Я бы не посмел, – отозвался он. – Ты же обещала меня приковать к кровати.

– И тебе понравилась идея.

– Согласен, идея задорная, – в голосе Закари прозвучала улыбка.

– Остальное сам, – скомандовала я, закончив обрабатывать спину.

– Устала причинять добро? – хмыкнул он.

– Святые демоны, поворачивайся! – огрызнулась я, а Торстен возьми и действительно повернись, чуть не вмазалась в его подбородок носом. – У тебя голова не закружилась? Может, сядешь?

Он послушно опустился на диван. Без всякого смущения я встала между его коленей, заставила поднять голову и с серьезным видом начала накладывать мазь. Зак и не думал закрывать глаза, смотрел внимательно и пытливо, словно что-то пытался разглядеть в моем лице новенькое. Вероятно, признаки ветрянки, которой я, в отличие от счастливчика Закари Торстена, переболела еще в детстве.

Вообще-то сакраментальная болезнь в моей биографии! В тот год в башне Варлок появилось особенно много каменных драконов. Все говорили, что семью ждут большие перемены, и не ошиблись: во мне проснулась светлая магия. Родители были в восторге – в столь нежном возрасте дар проявлялся только у сильных в будущем чародеев. Радовались они, правда, недолго.