Моя нежность

«“Заслон”, проект «Остриё», по шифру “Лист”, строка четыре. Заместителю директра проекта “Сол” О.И. Цикорской

Привет, Оленька.

А знаешь, как-то и сказать нового нечего. Пустота после того твоего письма про маму. Пустота.

Спасибо тебе, милая, что приглядывала за ней до самого конца. Спасибо, что бываешь в квартире. Я вернусь, и мы с тобой наведём там порядок. Помнишь, ты говорила: уборка, немного художественного вкуса – и всё будет в ажуре?

Милая моя. Люблю».

Синий сектор «Заслона». Ноябрь 2062-го

С недавнего времени, пытаясь уснуть, Ольга Ивановна Цикорская считала не овец, а свои интервью. С тех пор, как она стала заместителем директора проекта «Сол», их стало много. Слишком.

Оля мягко отклоняла львиную долю приглашений, но оставшиеся – от дочерних корпораций «Заслона», от пиар-службы, от представителей государственных космических проектов, – отменить не могла. И, надевая приветливую, вдохновляющую улыбку, раз за разом отвечала на повторяющийся вопрос: расскажите о вашем пути? Как из аспирантки кафедры экологии вы стали одним из лидеров проекта «Сол»?

Она каждый раз рассказывала хорошую, крепкую историю про труд, и упорство, и отличных учителей, неизменно упоминала профессора Золя и говорила о том, как важен этот проект для Земли, для выхода из энергетического кризиса.

– «Хвоя» доставит на Землю кусочек Солнца – и это навсегда решит проблему синтеза тепла.

Эту фразу особенно любили пиарщики и репортёры. Эта фраза красовалась на билбордах столицы, на платформе социальной рекламы «Заслона», на сцене – в самом тёплом и освещённом месте конференц-зала. Эта фраза срывалась с языка автоматически, иногда Оля произносила её, не думая, почти не понимая, почти не веря в успех.

А о том, чем на самом деле был обусловлен её собственный успех, её собственное восхождение, – она не говорила никогда и никому. Об Игоре знал только Золь – о том, как важно было, чтобы он вернулся. Но вернуться Игорёк мог только с кусочком Солнца – и потому «Хвоя» должна была долететь туда, прежде чем повернуть обратно. Как бы Оля ни хотела иного. Что бы она ни делала. Как бы ни повернулся мир.

– Оленька, пойдёмте. Пора домой. Вы совсем засиделись.

– Шифратор «Острия» выдаёт какие-то странные вещи, – щурясь, пробормотала она. – Дисбаланс… Я не понимаю. Что-то разладилось после того столкновения с дементором.

– С дементором? – удивлённо переспросил Золь.

– Они так называют черняшек. Игорь говорил, – объяснила она, вертя в пальцах ручку. – «Хвоя» подаёт нетипичные сигналы… Это очень похоже на сущность торсионных полей, как бы странно ни звучало. Как будто она одновременно здесь и там. Моргает. Мерцает в пространстве. Дисбаланс. Как если бы половина пикселей изображения вдруг отказалась работать. Но это происходит так молниеносно, так мгновенно переключается, что в целом всё как будто бы в норме. Я не понимаю…

– Вам надо отдохнуть, Оля, – настойчиво произнёс Золь. – Пойдёмте. Вы и так пропустили обед.

– Да? Правда? – рассеянно спросила она. Ручка щёлкнула, переломившись в пальцах.

– Правда-правда. И обед, и завтрак. Может быть, по такому случаю примете приглашение на ужин?

– На ужин?..

– Тут недалеко есть очень хорошее место. Ресторан «Фермер в небе». У них свои плантации на Ганимеде и на Гевесте, а топливо они импортируют с Луны, так что внутри можно даже снимать верхнюю одежду. Говорят, клубника со сливками у них особенно хороша.

– Клубника со сливками… – мечтательно усмехнулась Оля. – Но и цены, наверное, как на Луне.

– Позвольте побеспокоиться об этом мне. Идёмте.

Оля тяжело поднялась из-за стола и выключила тусклую лампу. Чуть не уронив вешалку, стянула с плечиков плащ. Вздохнула:

– Пойдёмте, раз так.

И, чувствуя громадную, лёгшую на шею усталость, следом за профессором вышла в коридор.

Подсветка не горела – только с улицы косил белый фонарь. Оля, щурясь, застегнула плащ. Завязав шарф, спросила:

– Ирма всё ещё не писала?

– Связи нет, – коротко ответил Золь.

Она искоса глянула на профессора. В свете фонаря Золь вдруг показался старым. Совсем, совсем старым. Оля и не заметила, как он постарел.

«“Хвое” по шифру “Лист”, строка три. Инженеру Игорю Атласову.

…А я? Ведь, наверно, тогда постарела и я? Игорёк… Боюсь, ты меня и не узнаешь, когда наконец прилетишь».

Центр столицы. Апрель 2063-го