Моя палата

   Степан скривился. Он понял, к чему клонил молодой доктор, но следующая фаза этого разговора не доставит больному никакого удовольствия. Степан ненавидел, когда доктора начинали "вбивать колышки в его сознание, чтобы по ним искать дорогу к свету".

   – Я не против еды... Я не люблю... ее переваривать...

   – Вы говорили, что ваша мать однажды сказала...

   – ...что я состою из дерьма, что ничего другого не могу произвести. Что я ее позорю... – перебил, а вернее перерубил речь доктора Степан внезапно наполнившимся гневом голосом.

   – Вы хорошо помните этот день?

   – Хорошо помню.

   – А кем она работала? Этого нет в вашем деле.

   – И сейчас работает. Бухгалтером на заводе.

   Егор Матвеевич потер рукой лоб и вздохнул.

   – Она приходит вас навестить?

   – Ни разу еще не пришла.

   – А вы хотите ее видеть?

   Степан вздрогнул. Ему вдруг стало очень одиноко и неуютно рядом с этим молодым человеком. Он повернулся к нему лицом с выражением, полным мольбы прекратить этот разговор. Но Егор Матвеевич не внял этой легко читаемой эмоции и лишь потер штанину своих брюк обратной стороной дешевой пластиковой ручки. Он внимательно смотрел Степану в глаза, стараясь приблизиться к своему пациенту, нащупать острые выступы его подсознания, которые столько лет калечат его изнутри. Ему необходимо было срезать эти бесполезные наросты, но как врач он понимал, что сделаны они из очень крепкого материала.

   Степан не стал отвечать.

   – Хорошо, Степан, – сказал Егор Матвеевич, – мы и без нее обойдемся. Вы говорите, значит, что она была бухгалтером. И сейчас бухгалтер. А почему за столько лет она не поднялась выше по карьерной лестнице?

   Пациент снова не спешил отвечать. Он схватился пальцами за край одеяла и принялся теребить его, как волк терзает свою добычу. Его губы смялись и провалились в рот, "желая срастись и потерять способность ронять слова".

   – Вы помните, как она приходила домой злая и уставшая?

   Степан обрадовался тому, что можно было ответить молча. Он кивнул.

   – Значит, работа у нее была тяжелая?

   – Не знаю...

   – Ну как же, вы наверняка слышали, как она ругает начальство, коллег, подчиненных. Заводы большие, работников много, отчеты, бюджет...

   – Наверное...

   – И ее тоже ругали, наверное, часто? – не унимался Егор Матвеевич.

   – Бывало.

   Егор обрадовался.

   – Это значит, что она ошибалась, Степан. Это значит, что она не всегда была права.

   Издалека раздалась барабанная дробь каблучков. Они спешно выбывали первобытный ритм погони охотника за его жертвой. Еще до того, как Тома успела появиться в дверном проеме, ее красные губы забросали палату Степана возмущенными словами:

   – Стенька, раз туда твою! Я что тебе велела сделать? Я тебя жду не в игры играть! Капельницу надо ставить! – Тома, "влекомая своей грудью, вспыхнула на пороге палаты". Она не сразу заметила, что Степан там не один, и продолжила отчитывать пациента:

   – Мне потом главврач дисциплину впаяет и премии лишит! О!..

   Егор останавливающим жестом руки отразил последнее предложение и наконец заставил молодую медсестру заметить его присутствие в помещении.

   – А вы кто? – губы Томы, прежде, чем улыбнуться, вытянулись в две строгих шеренги.

   – Да я, собственно, Егор Матвеевич Затемин, новый врач. А вы, смею предположить, Тома, медсестра? – молодой доктор принял свой самый важный и серьезный вид.

   – Да... Я... Сестра...

   – Тамара...?

   – Васильевна.

   – Очень приятно, Тамара Васильевна. Будьте добры извинить Степана, это я его задерживаю. Мы с ним знакомимся и ищем общие интересы.

   – Эмм... Да, Егор Мат... веевич, я поняла... – она никак не могла собраться с мыслями и почувствовала, что потеряла инициативу, "долго пытаясь найти на шахматной доске фигуру", которая заставила бы оппонента отвлечься от субординации и отметить ее внешние данные. Но Егор Матвеевич строго смотрел в ее большие зеленые глаза и не собирался ощупывать взглядом иные достопримечательности.

   Сознание Степана нарисовало тонкий аккуратный стол с острыми гранями, бегущими параллельно по воле геометрии. "Столешница едва заметно прогибалась под давлением атмосферного столба". Рядом с ним стояли два черных стульчика, отставленные под гостеприимным углом, приглашая молодого доктора и Тому сразиться в незамысловатой партии, где приходилось руководствоваться не шахматной стратегией, а характером. На столе строгими рядами стояли шахматные фигуры с выгравированными на них словами, предложениями, вопросами. Пустующие клетки игровой доски, разделенные линиями, грозились объять одиночеством каждую фигуру, которая на них встанет. Но Тома ненавидела одиночество. Она решила играть белыми.

   – А вы разве не четвертого января должны были выйти на работу? – наконец-то решилась она передвинуть белую пешку вперед.