Моя сестрица — серийная убийца

— На меня смотри, Сани! На меня, а не на Кореде!

— Почему она вообще здесь?! Это дело внутрисемейное.

Если честно, я задаю себе тот же вопрос. Зачем Мухтар задержал меня здесь? Мы с Сани вопросительно смотрим на него, а он отвечать не спешит.

— На эту тему мне сказать больше нечего.

Сани хватает Мириам за руки, разворачивает и тащит прочь из палаты. Мухтар закрывает глаза.

— Почему ты велел мне остаться? — спрашиваю я.

— Потому что ты сильная, — отвечает он.

Овцы

Устав ворочаться с боку на бок, я решаю пойти к Айюле. Маленькими мы часто спали вместе, и это всегда успокаивало нас обеих. Вместе мы ничего не боялись.

Айюла спит в длинной хлопковой футболке с бурым плюшевым медведем в обнимку. Она свернулась калачиком и не просыпается, когда я ложусь рядышком. Ничего удивительного. Айюла проснется, только когда ее тело устанет спать. Она не храпит и не видит сны. Она проваливается в кому куда глубже, чем больные вроде Мухтара.

Завидую ей! У меня вот физических сил нет, а голова работает в турборежиме — вспоминает, планирует, прогнозирует. Из-за Айюлиных поступков я терзаюсь куда больше, чем она сама. Может, мы избежали наказания, но руки-то у нас в крови. Мы более-менее комфортно устроились в своей постели, а труп Феми разлагает вода и объедают рыбы. Растолкать бы Айюлу, но чего я этим добьюсь? Даже если удастся ее разбудить, она скажет, что все будет хорошо, и через секунду заснет снова.

Поэтому я считаю — овец, коров, коз, уток, цыплят, кустарниковых крыс, мертвецов. Я считаю их до беспамятства.

Отец

К Айюле пришел гость. Были летние каникулы, и он пришел в надежде стать ее бойфрендом до нового учебного года. Звали его, кажется, Ола. Помню его долговязым, с бледным родимым пятном на пол-лица. Помню, он глаз с Айюлы не сводил.

Отец принял его тепло. Парня угостили прохладительными напитками и закуской. Парня убедили рассказать о себе. Парню даже нож показали. Ола уверовал, что наш отец — человек гостеприимный и внимательный. Наживку проглотили и мама с Айюлой — обе улыбались без остановки. Я же сидела на краешке дивана, впившись ногтями в обивку.

Оле хватило ума не рассказывать отцу своей потенциальной девушки о чувствах, которые он к ней испытывает, но все было понятно по взглядам, которые он бросал на Айюлу, по машинальным поворотам в ее сторону, по постоянному упоминанию ее имени.

— Язык у этого парня подвешен! — усмехнулся отец, после того как Ола сказал что-то правильное о помощи бездомным в поиске работы. — Ты ведь сердцеед, да?

— Да, сэр. То есть нет, сэр, — пролепетал застигнутый врасплох Ола.

— Тебе нравятся мои дочери? Они красавицы, так?

Ола покраснел. Его взгляд метнулся к Айюле. Отец стиснул зубы. Я посмотрела на маму с Айюлой, но они ничего не заметили. Помню, я пожалела, что не разучила с Айюлой условные сигналы. Я кашлянула.

— Pẹlẹ[26], — сочувственно проговорила мама.

Я снова кашлянула.

— Иди попей воды!

Я кашлянула еще раз. Ноль внимания.

— Айюла, пойдем со мной! — беззвучно прошептала я, вытаращив глаза, а маме вслух ответила: — Спасибо, мне не нужно. Пойдем со мной! — прошипела я сестре. Айюла скрестила руки на груди и посмотрела на Олу. Она чересчур наслаждалась его вниманием, чтобы отвлечься на меня. Отец повернул голову ко мне, улыбнулся, потом перевел взгляд… на жезл!

Жезл лежал на специальной полке в десяти дюймах над телевизором. Он находился там семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. Он притягивал мой взгляд как магнит. Непосвященные наверняка считали его сувениром, данью истории и культуре. Толстый и гладкий, жезл был украшен затейливой резьбой.

Мы так и сидели в гостиной, пока отец не решил, что хватит. Он проводил Олу до двери, пожелал ему удачи и попросил приходить еще. В гостиной воцарилась тишина. Отец прошагал по комнате и потянулся за жезлом.

— Айюла, подойди ко мне!

Айюла посмотрела на него, увидела жезл и задрожала. Мама задрожала. Я задрожала.

— Ты что, глухая?! Я сказал, подойди ко мне!

— Я не звала его! — захныкала Айюла, мгновенно сообразив, в чем дело. — Я его не приглашала.

— Не надо, сэр! — зашептала я, уже плача. — Пожалуйста, не надо!

— Айюла! — Она шагнула к нему, тоже начиная плакать. — Раздевайся!

Платье она расстегивала медленно, пуговку за пуговкой. Айюла плакала, Айюла копалась, Айюла тянула время. Но он был терпелив.

— Nítorí Ọlọ́run! Nítorí Ọlọ́run! Пожалуйста, Кехинде! — умоляла мама. Ради бога, мол, ради бога! Айюлино платье скользнуло на пол. Она осталась в белых трусиках и в белом спортивном лифчике. Я хоть и старше, но в ту пору обходилась без лифчика. Мама тянула его за рубашку, но отец оттолкнул ее. Остановить его ей не удавалось никогда.

Я храбро шагнула вперед и взяла Айюлу за руку. Опыт подсказывал: если оказываешься в пределах досягаемости жезла, деревянная палка не отличает жертву от наблюдателя, но чувствовалось, что эту стычку Айюле без меня не пережить.

— Значит, я посылаю тебя в школу, чтобы ты спала с кем попало, да?