Моя темная Ванесса

Вскоре он повез наш класс на экскурсию в город, где жил Эндрю Уайет. Мы ехали по побережью в большом микроавтобусе; я сидела на пассажирском сиденье рядом со Стрейном, а остальных ребят почти не было заметно. Меня будоражило от того, что я покидаю кампус вместе с ним, хотя позади нас сидел целый класс ни о чем не подозревающих пленников. Что, если бы мы с ним решили воспользоваться моментом и сбежать? Мы могли бы бросить остальных на какой-нибудь придорожной стоянке; я представила, как волосы хлещут Дженни по лицу, в то время как она глядит нам вслед.

Но сейчас выдалось не лучшее время для экскурсии, потому что мы со Стрейном разругались по поводу того, переночевать ли мне у него еще раз перед летними каникулами. Он говорил, что надо подождать, не испытывать судьбу и что мы будем часто видеться летом; но в ответ на мой вопрос, когда именно, он заявил, что мне нужно перестать выстраивать свой мир вокруг него. Поэтому во время поездки я с ним не разговаривала и делала все, чтобы его взбесить: переключала радио, клала ноги на приборную панель. Он пытался меня игнорировать, но я видела, как он стискивает зубы и крепко сжимает руль. Он говорил, что, когда на меня находит и я веду себя как ребенок, урезонить меня невозможно.

В Кушинге мы обошли дом Ольсонов – ту самую ферму на вершине холма из «Мира Кристины». В комнатах стояло множество пыльной, старомодной мебели, на стенах висели заключенные в рамы картины Уайета, но экскурсовод объяснил, что они не подлинные. Это были репродукции. Оригиналы они повесить не могли, потому что жесткий соленый воздух разрушил бы холсты.

На улице было восемнадцать градусов – достаточно тепло и солнечно, чтобы пообедать под открытым небом. Стрейн расстелил плед у подножия холма, откуда было видно ферму, – с той же точки, что в «Мире Кристины». После еды мы занимались свободным письмом, а он, заложив руки за спину, кружил вокруг нас. Я продолжала цепляться за свой гнев и отказывалась подыгрывать, не притронулась к ручке и тетради, легла на спину и уставилась в небо.

– Ванесса, – сказал Стрейн. – Садись и принимайся за работу.

Так он обратился бы к любому зарвавшемуся школьнику, но сейчас в его голосе таилась слабость, умоляющие нотки, которые, несомненно, слышали все. Ванесса, пожалуйста, не надо так со мной. Я не шевельнулась.

Когда мы собрались уезжать и все сели в микроавтобус, Стрейн схватил меня за предплечье и отвел за кузов.

– Прекрати так себя вести, – сказал он.

– Пусти. – Я попыталась вырваться, но он держал меня слишком крепко.

– Таким поведением ты ничего не добьешься. – Он так грубо тряхнул меня за руку, что я чуть не упала.

Я оглянулась на задние окна микроавтобуса, чувствуя себя расколотой надвое: одна моя половина была здесь, с ним, а другая – внутри с остальными, защелкивала ремень безопасности и засовывала под сиденье рюкзак. Выглянув из окна, любой мог увидеть, как пальцы Стрейна впиваются в мягкую кожу моего предплечья, и этого хватило бы, чтобы вызвать подозрения – больше чем подозрения. Эта мысль хлестала меня, жгла кожу: возможно, он хотел, чтобы нас увидели. Я начала понимать, что, чем дольше тебе что-то сходит с рук, тем безрассудней ты становишься, и наконец у тебя чуть ли не возникает желание быть пойманным.

Вечером Дженни постучалась ко мне и спросила, можно ли со мной поговорить. Я, лежа в постели, смотрела, как она входит в комнату и закрывает за собой дверь. Она обвела взглядом беспорядок в моей комнате, разбросанную по полу одежду, заваленный разрозненными бумагами стол и кружки с зацветшим недопитым чаем.

– Да, я по-прежнему грязнуля, – сказала я.

Дженни покачала головой:

– Я этого не говорила.

– Зато подумала.

– Неправда. – Она отодвинула из-за стола стул, но там лежала стопка чистого белья, которое я уже неделю не могла убрать в шкаф. Я сказала Дженни скинуть белье, она наклонила стул, и одежда соскользнула на пол.

– Я хочу серьезно с тобой поговорить, – сказала она. – Только не злись.

– С какой стати мне злиться?

– Ты вечно на меня злишься, и я правда не понимаю, чем это заслужила. – Поглядев на свои руки, она добавила: – Мы были подругами.

Я поморщилась, собираясь возразить, но тут Дженни глубоко вздохнула и сказала:

– Сегодня на экскурсии я видела, как мистер Стрейн тебя трогал.

Я не сразу поняла, о чем она. «Я видела, как мистер Стрейн тебя трогал». Это звучало слишком сексуально. Стрейн не трогал меня на экскурсии, мы весь день были в ссоре. Но потом я вспомнила, как он схватил меня за руку за автобусом.

– А, – сказала я. – Это не…

Дженни вгляделась в мое лицо.

– Это ерунда.

– Почему он это сделал? – спросила она.

Я покачала головой:

– Не помню.

– Это происходит не впервые?

Я не знала, как отвечать, потому что не понимала, о чем Дженни спрашивает на самом деле. Значило ли это, что она теперь верит в слухи о нашем со Стрейном романе? Она сделала такое лицо, словно говорила с беспомощным младенцем, – так она раньше смотрела на меня, когда догадывалась, что я меньше ее знаю о музыке, кино или мире вообще.