Моя тюрчанка

Это было что-то новенькое: чтецом у нас всегда был я, а Ширин – преданной слушательницей. Тем охотнее я ответил моей девочке «да». И предоставил ей самой выбрать книгу. Со стаканами лимонного чаю мы прошли в спальню. Поставили стаканы на пол рядом с кроватью. Я уселся на покрывале, скрестив «по-восточному» ноги, и настроился впитывать ушами древние легенды, звонкие строфы, захватывающую романтическую историю или что-то еще, что решит прочесть мне моя милая. А Ширин подошла к стеллажу за книгой.

Моя девочка, наконец, устроилась на кровати. И положила себе на колени миниатюрный томик древнеиндийского поэта Калидасы. Я восхитился: что-то в таком роде мне и хотелось послушать. Что-то старинное, но вечно молодое; далекое от нашего повседневного быта, но жизненное; рождающее пестрые образы, обволакивающие твой разум, как волшебный сон. Чутье любящей женщины не подвело мою милую.

Моя девочка начала читать. Под потолком нашей спальни зазвучала поэзия санскритского мастера, жившего более, чем полторы тысячелетия назад, переданная прекрасным русским белым стихом. Меня изумила выразительность голоса Ширин. Казалось: никто бы не продекламировал мелодичные строки Калидасы так, как моя звездочка. Я был очарован, околдован. Перед моим духовным взглядом поплыли блещущие картины, родившиеся от кисти бессмертного индийского мага.

Вот павлин на цветущей лужайке, со всех сторон стиснутой джунглями, распустил – как раскрыл веер – свой зеленый, с синими «зеркальцами» хвост, и, вытягивая шею, протяжно кричит, призывая самку. Буйвол в сезон жары и засухи, утомленный нещадно палящим солнцем, валится в мутную лужу, в которой грязи больше, чем воды. А в один из месяцев бурь влюбленная пара затворилась в супружеской спальне. Юные муж и жена предаются на ложе утехам и совсем не слышат ни шелеста дождя, ни «рычания туч» – грома. А вот томная красавица проводила утром своего пылкого любовника; после бессонной ночи наслаждений у девушки растрепана тяжелая черная коса, на губах – следы от нежных укусов, а на плодиках-грудях – царапины от ногтей любимого. Утомленная красавица щурится от пробившегося в комнату розового рассветного луча и, не сняв браслеты, склоняется на подушку, соскальзывая в дремоту.

Затаив дыхание, я слушал чтение Ширин. Я мог бы, как губка воду, впитывать и впитывать переводы стихов Калидасы, пока моя милая не одолеет всю книгу. Но, заметив, что моя девочка начала сбиваться, я привлек свою тюрчанку к себе, поцеловал и сказал ласково:

– Это было прекрасно. Завтра обязательно почитай мне еще.

Ширин не знала, как мне «услужить». А мое сердце таяло от ее заботы. За окном стемнело. Только оранжевый огонь уличных фонарей разрезал, как ножницами, брюхо тьмы. Мы разделись, выключили свет и легли в постель. Я порядком устал за день и лежал с закрытыми глазами, постепенно погружаясь в сладостный сон. Любимая тесно прижималась ко мне. Она прошептала вдруг слова, которые я сегодня уже слышал:

– Я не боюсь смерти. Но боюсь потерять тебя.

Я аж поднял голову и разлепил свинцовые веки – хотя, конечно, не мог в темноте разглядеть лицо милой. Я подумал: а ведь моя девочка потому сегодня так нежна и предупредительна со мной, что в самом деле боится меня потерять. Какой-нибудь священник, соединяя на свадьбе жениха и невесту, заканчивает ритуальную формулу словами: «…пока смерть не разлучит вас». Вот эта разлучница – смерть – уже подкрадывается к нам демонической тварью. Уродливой летучей мышью порхает над нашей кроватью. Или мерзкой, с лысым хвостом, крысой скребется в углу, как бы предупреждая: «Я пришла по ваши души». Моя девочка не хочет умирать. Но не видит для себя другого выхода.

«Я непременно отговорю свою звездочку от самоубийства, – решил я. – Ведь тысячи и тысячи мигрантов выживают в Расее в статусе «нелегалов» – и при этом умудряются работать и высылать деньги семье на родину. Приспособится как-то и моя Ширин. У нее есть хотя бы то преимущество, что ей не надо искать жилье: мой дом – ее дом».

Я подумал: не высказать ли все эти соображения моей девочке прямо сейчас?.. Но я боялся, что разговор получится тяжелым; возможно, Ширин даже будет плакать. А мне не хотелось, чтобы нарушалась убаюкивающая тишина ночи. После насыщенного впечатлениями дня, в который мы смотрели на окаменелые кости динозавров, пировали в дорогом кафе и упивались, как вином, стихами великого Калидасы, хотелось только нырнуть в блаженный сон.

Мы улеглись. Милая пристроила свою хорошенькую головку мне на грудь и, чуть дрожащим голосом, сказала:

– Я люблю тебя. Я тебя очень люблю.