Моя тюрчанка

Я почти проникся тем, что слушаю. Музыка стихов Калидасы звучала перезвоном золотых браслетов на тонких руках небесных танцовщиц апсар; шелестом листвы в джунглях, над которыми пролетел свежий ветерок; криком кукушки. Но голос моей девочки все сильнее дрожал. Пока, наконец, из груди у нее не вырвались рыдания.

– Родная!.. Ну что ты?.. – я бережно прижал Ширин к себе.

– Все… все хорошо… – пролепетала моя милая. А сама вытирала тыльной стороной ладони глаза, из которых текли слезы.

Я забрал у моей девочки книжку и положил на пол. Мы с Ширин устроились в обнимку поверх покрывала. И несколько минут, не обмениваясь ни словом, разглядывали белый потолок. Молчание меня тяготило. Но обсуждать поэзию Калидасы, делиться впечатлениями от увиденного в зоопарке или палеонтологическом музее – казалось чем-то… неуместным, что ли. Вот если мы действительно отравимся таблетками?.. Тогда зоопарк и музей останутся стоять, как стояли, а мы навсегда забудем, что там видели. Как будто никогда и не глазели на потешных овцебыков и на изящного длинноногого гривистого волка; не гуляли по залу, заставленному окаменелыми скелетами динозавров. Литературные гурманы – ценители тонкого стиха – по-прежнему будут баловать свой вкус русским переводом Калидасы. А мы исчезнем. И все, что мы когда-либо помнили или читали, смоют мертвые воды Леты.

Ширин медленно повернула голову ко мне:

– Любимый… Может быть, это и не так страшно, что мы… что мы так рано уйдем… Мне жутко даже представить себя старухой – сморщенной, сгорбленной, с трудом припоминающей собственное имя, опирающейся на клюку. Ух, нет!.. Не лучше ли быть, как распустившиеся в июле цветы, которые увянут при первом дуновении студеного осеннего ветра?.. Ты посмотри на нас: мы были… мы счастливы благодаря силе молодости. После каждой неудачи – проваленного собеседования или столкновения с мошенниками – мы находим энергию на задушевный разговор, который проливает целительный бальзам на наши раны, и на взрослые игры в жаркой постели… Но представь: какими мы будем уже через пару десятков лет?.. (Я даже не говорю о том, что меня к тому времени давно бы сцапала миграционная полиция и депортировала в Западный Туркестан). Удары судьбы так и сыпались бы на нас тяжелым градом, а успокоения нам найти было бы не в чем. Перестали бы взбадривать нежные щебетания о том, что все будет хорошо – потому что за двадцать лет ничего хорошо не стало, мантра не сработала. А занятия любовью превратятся бы в рутину, прежде чем вовсе исчезнуть из нашей жизни… Ты подумай еще: парень с диагнозом, признанный недееспособным, и девушка, не славянка, не гражданка Расеи, безработная, нелегалка с просроченной визой. Скажи: как таким, как мы, удержаться на плаву не то что двадцать, а десять, да хотя бы пять лет?.. Мы с тобой – матросы на тонущем корабле, которым не остается ничего, кроме как зажмурить глаза и усердно не замечать пробоины ниже ватерлинии.

Я мог только вздохнуть в ответ на печальную тираду моей девочки – притом, что хотел возразить: «Ты не права, любимая. Нет, нет!..». Я понимал: моя милая говорит правду – ту самую горькую, как редька, правду, от которой комок забивает горло. Не проглотить, не выплюнуть. Но именно потому, что – со всех сторон – Ширин была права, меня подбивало не согласиться, даже взбунтоваться. Моя девочка не верит в чудеса. Она приняла непреложный факт: мясорубка враждебного общества измельчит нас до состояния фарша, как это было до нас и как это происходит сейчас с десятками, даже с сотнями тысяч лузеров и неудачников. Но я цеплялся за мною же придуманную сказку. Ты ошибаешься, ошибаешься, дорогая!.. С нами все будет отлично. Прорвемся, выгребем, победим!..

Возможно, в Расее сменится президент. А новое «первое лицо» государства будет проводить более лояльную по отношению к мигрантам политику, а то и заключит с Западным Туркестаном договор об отмене виз. Или, допустим, правительство объявит миграционную амнистию, как это уже было один раз на памяти даже не самых пожилых людей. Или, наконец, я таки добьюсь восстановления моей дееспособности, официально вступлю в брак с Ширин и подарю юной жене половину квартиры. Супруга коренного расеянина, славянина, да еще собственница квадратных метров – моя девочка будет, как обтянутым слоновьей кожей щитом, защищена от наездов миграционной полиции, и получит право на приобретение расейского гражданства в упрощенном порядке. А за то, что какое-то недолгое время моя красавица все же проживет в статусе «нелегалки» – государство, можно надеяться, нас простит…