Моя тюрчанка

Сердобольная продавщица потихоньку меня разговорила. Я рассказал все с самого начала: как я, одиноко живущий, подсаженный на нейролептики парень с проблемной психикой, загляделся в непрезентабельном бистро на нежную красавицу, работавшую там разом кассиршей, официанткой и уборщицей; каким бурным был наш роман, сносящий крышу; насколько утомительными и бесплодными были попытки Ширин устроиться на работу; и с каким страхом моя милая думала о депортации в Западный Туркестан, где бы, как бабочка, попала бы в паучьи сети великовозрастного жениха-ишана. Закончил я на том, как мы с любимой наглотались снотворного и как таблетки не сработали: я очнулся почти как огурчик, а свою милую, у которой прощупывался пульс и билось сердце, сдал, в приступе малодушия, эскулапу и санитарам.

– Ох, боже, страсти какие!.. – воскликнула, хватаясь за голову, тетушка-продавщица. – Ну вы и разыграли античную трагедию, безбашенная молодежь!,. Как вы только решились на попытку наложить на себя руки?.. Змея в одной детской сказке говорит: ползать можно и по кривым, и по узким тропам. Какими бы пинками ни угощала тебя судьба, как бы ни отдавливала тебе хвост, а ты борись, ползи. Ведь жизнь – это самый ценный подарок, какой тебе достался. Не зря все основные религии запрещают самоубийство как тягчайший грех…

– Про религии я уже слышал. От доктора скорой помощи, – болезненно сморщился я.

– Ползать можно и по кривым тропам, – убежденно повторила тетушка. – Да для простого человека в наше жестокое время прямых дорожек-то и нет. Приходится извиваться – действительно по-змеиному. Вот у меня, сынок, год как истек срок действия визы. Но ничего – работаю «в черную», без договора. Какую-никакую копеечку отправляю домой. Жилье снимаю рядом с работой. Мне от подъезда до этой кафешки – пять минут ходу по дворам. Шансы нарваться на проверяющих документы тараканов-жандармов – минимальные…

– У вас меньше поводов бояться депортации, чем у моей Ширин, – с той же кислой болезненностью заметил я.

Тетушка задумалась на полминуты и согласилась:

–Да, меньше. У меня в Восточном Туркестане – дом с небольшим плодовым садиком, четверо ребятишек и любимый муж, которому повезло найти работу на родине. Если меня депортируют, нам придется серьезно урезать семейный бюджет, раз не будет денег, зарабатываемых мною сейчас в Расее… Но с протянутой рукой на улицу не пойдем. Просто реже будем покупать детям одежду и варить плов с бараниной. Кое-как перебьемся на зарплату мужа. А там старшие детишки подрастут и тоже начнут приносить денежку в общую копилку. Это и называется: ползти по кривой тропе… Но у твоей зазнобы ситуация совсем другая. Бедную девочку хотят продать старику – гнилому ходячему трупу. Конечно, тут убежишь за тридевять земель. Я сама была юной и совсем не дурнушкой – я понимаю твою Ширин. А еще у девочки появился ты. И с этого момента Расея стала для Ширин новой родиной, хоть расейское «справедливое» государство того и не признает…

– Именно, – хмыкнул я. – Так что нам оставалось делать, когда над моим котенком нависла угроза депортации?.. – тыльной стороной кисти я размазал слезы по лицу. – Логично, что мы в итоге пришли к суициду.

Мне доставляло какое-то мучительное удовольствие доказывать, что моя милая была во всем права, даже в том, что касалось самоубийства. Но, конечно, это была правота пешехода, который на зебре попал под колеса машины пьяного лихача. Тетушка только печально вздохнула.

Мы еще долго говорили. Зульфия-апа (так звали тетушку) рассказала, что в кафешку часто заглядывают, чтоб закусить на скорую руку и хлебнуть чайку или кофе, бедолаги-мигранты, надеющиеся выведать в «спецмедучреждении» судьбу попавших туда друзей или родственников.

– За неделю бывает, примерно, по два таких клиента, – поделилась Зульфия-апа. – На этой неделе ты третий.

Со слов тетушки, никто из таких посетителей кафешки не похвастался тем, добился от «спецмеда» хотя бы крупицы информации об исчезнувшем в зловещих недрах «учреждения» близком человеке. Все в один голос жаловались: в «спецмед» не прорваться – ворота наглухо заперты, а на КПП дежурят церберы в обмундировании полисменов. Дозвониться до «учреждения» – проблема: линия все время занята. А уж получить пропуск на посещение «спецмеда» – это вообще нечто из области ненаучной фантастики.

– А кстати, – сказала апа. – Ты на моей памяти первый русский, нежно любящий тюрчанку. Нет, наших девчонок, обесчещенных расейскими ловеласами, я повидала море. А ты – ты по-настоящему отдал сердце своей Ширин. Интернациональная пара – это так красиво!..

Да – красиво, подумал я. И, по всему видать, красота требует жертв. Или так: общество уродливо – и осознает собственное уродство; потому-то оно, чмокая губищами и скрежеща зубами, норовит разжевать и проглотить все, что красиво.

– Что теперь будешь делать?.. – с сочувствием поинтересовалась Зульфия-апа.

– А?.. – я точно не сразу понял, что вопрос адресован мне. – Не знаю… Я еще поброжу вокруг «спецмедучрежедения»… до утра. А там – буду звонить. Может быть, эскулапы соизволят поднять трубку…