Моя ужасная няня

– А теперь, дети, – начала миссис Браун, – у меня для вас новости. Мы с вашим папой едем за границу, а вы все пока поживёте у тётушки Аделаиды Болль.

Дети и хотели бы разразиться воплями ужаса, но клей на бутербродах помешал им это сделать. И миссис Браун, одарив их всех сияющей улыбкой, вернулась в гостиную очень довольная.

– Дети от радости потеряли дар речи, – сообщила она мистеру Брауну.

– Ну надо же, – мрачно процедил мистер Браун.

Он имел более реалистичный взгляд на своих детишек и подозревал, что они наверняка уже планируют какие-нибудь шалости, которые можно будет устроить у тёти Аделаиды. Следует напомнить, что тётушка Аделаида была очень богата и собиралась оставить ему все деньги после своей смерти. Мистер Браун совсем не хотел, чтобы она умирала, но, поскольку это всё равно рано или поздно случится, тётины деньги очень бы ему пригодились. У него ведь и вправду было ужасно много детей.

Когда же эти дети наконец сумели отплеваться от клея, выяснилось, что дар речи они не утратили.

– Это просто ужасно! – сказали они. – Это будет настоящий кошмар! К тому же она живёт в Лондоне!

– Этя узяня, – повторило Дитя. – Этя настяси касьма! Тамузя ня зивёть Луньдя! – Это было прелестное Дитя, и говорило оно на своём собственном языке.

Двоюродная бабушка Аделаида Болль была чрезвычайно грозной пожилой особой: очень тощая и длинная, со злобными маленькими глазками, почти как у носорога, и носом, похожим на носорожий рог, только торчащий не вверх, а вниз. Она проживала в огромном доме, таком же высоком и угрюмом, как и она сама, с аккуратным лондонским садиком вокруг: с ярко-зелёными газонами, будто с открытки, и цветочными клумбами, разбитыми словно по линейке и оттого похожими на военный парад. Сейчас в доме Аделаиды Болль жила Евангелина, которая совсем недавно была девочкой на побегушках в загородном доме Браунов. Двоюродная бабушка Аделаида Болль возжелала взять на воспитание кого-нибудь из детей Браунов, но каким-то образом получила вместо них Евангелину. По счастью, Евангелине очень понравилось жить у тёти – это было всяко лучше, чем служить девочкой на побегушках, которую гоняют все кому не лень. Теперь же у неё было всё, что обещала тётя Аделаида, принимая её в дом:

собственные комнаты, отделанные в шоколадно-коричневых тонах;

огромный гардероб совершенно чудовищных платьев, которые, однако, и Евангелина, и тётя считали очень красивыми;

а ещё

мопс;

канарейка;

письменный стол;

корзинка для рукоделия;

и частные уроки:

красноречия,

хороших манер,

французского,

немецкого,

итальянского

и, самое главное,

фортепиано.

Евангелина извлекла немалую пользу из такого поворота судьбы, но, боюсь, перестала быть маленькой жизнерадостной пышечкой, а превратилась в толстенькую и довольно вредную зануду. Но именно это и нравилось тёте Аделаиде.

Когда приехали дети на целой веренице четырёхколёсных кебов, Евангелина встречала их у парадной двери. Подле неё жался мопсик, и оба ждали гостей с нетерпением. (Мопсик отличался замечательно оригинальной кличкой: его звали Мопс. Вот такой девочкой была Евангелина. Канарейку звали Канарейкой. Но ведь ей подавала пример сама тётя Аделаида, у которой был попугай по кличке Попугай.)

С детьми Браунов приехали их таксы – Ириска и Изюминка. Они так уставились на Мопса своими блестящими глазками, что у Мопса сразу поубавилось нетерпения, и приветствовать гостей ему расхотелось.

В семье мистера и миссис Браун было так много детей, что нам всё никак не хватало времени, чтобы записать все их имена, – особенно теперь, когда появились ещё и приёмные. Даже сами Брауны делили своих детей на группы: Старшие, Средние, Младшие и Маленькие. Далее шли Дитя и Кроха, а теперь появилась ещё и Крошечка, но двое последних пока не умели ни ходить, ни разговаривать, так что с ними было скучно. Дитя, старшее из малышей, говорило на собственном языке и носило весьма обширный подгузник, который постоянно норовил сползти, но каким-то чудом не падал.

Дети вылезали из кебов, а Евангелина спустилась по ступенькам парадного крыльца, чтобы поздороваться с ними. По одну сторону от неё шёл Мопс, по другую – мисс Крилль, её гувернантка. Зимой и летом бедняжка ужасно страдала от красных пятен на обмороженных тощих руках.

– Ах, мои дорогие! Какие же вы миленькие! – воскликнула, сжимая пятнистые руки, мисс Крилль, когда дети захлопнули дверцы кебов, благодарно погладили лошадей и угрюмой вереницей направились к парадному входу. Если честно, выглядели они вовсе не миленько в своих ужасных дорожных нарядах. Многие держали в руках спичечные коробки.