Моя вторая мама (др. вар.)

Хуан Антонио посмотрел на Мануэля.

Как изменился его друг, похоронив Ракель, стал совсем седым, и все время, тяжко вздыхая повторял, что в этой жизни ему осталось только ждать, когда Господь Бог заберет его к себе.

Перед началом рабочего дня они как всегда пили кофе с галетами. В эти утренние часы они обсуждали все свои проблемы, будь-то деловые или личные.

Впрочем, сейчас главной проблемой Хуана Антонио стала возможность примирения с Даниэлой. Он просил друга поговорить с Даниэлой, объяснить ей, как он раскаивается в содеянном, как любит ее и хочет быть только с нею. Мануэль на этот раз оказался несговорчив.

– Есть вещи, которые мужчина должен решать сам. И никто другой, вместо него, это сделать не в состоянии. Никто не поможет! Лишь вы сами можете во всем разобраться. Я понимаю, что тебя волнует ее новый поклонник. Но уверяю тебя, он ничего не значит для Даниэлы. Послушай, – Мануэль поднялся и зашагал по комнате – тебе надо только искренне покаяться перед Даниэлой, она простит, вот увидишь! Рано или поздно. Мне гораздо тяжелее, Хуан Антонио. – Ракель не вернется никогда, и от одного этого можно сойти с ума. Ты знаешь, как трудно складывалась поначалу наша жизнь, но потом, я полюбил ее, она сделала меня счастливейшим человеком... И, наверное, от сознания невозвратимости потери я все время думаю о том, что и мне нет жизни...

Однако надо жить для сына, растить его... без нее. Я все более задумываюсь, Хуан Антонио, о том, другом существовании... после нашей смерти. Встречусь ли я с Ракель, там, на небе, после того, как не станет и меня?

– Ну, как тебе сказать, – с сомнением в голосе промолвил Хуан Антонио, понимая, что только высшая степень отчаяния заставила друга обсуждать с ним веру в Бога и загробное царство. – Не знаю, Мануэль. Наверное, для такой надежды нужна почва, праведная жизнь, а ведь мы с тобой далеко не праведники, уж я-то наверняка. Но живые думают о живом. Большой грех – уныние, так и в Святом писании сказано. Ты нужен своей семье, сыну, Долорес.

У тебя замечательная мама... Я ее очень люблю, в ней столько неподдельной искренности, мажорного ощущения жизни.

– Да, конечно, – не мог не согласиться Мануэль, – но и она меня беспокоит. Последнее время вытворяет Бог знает что! Вот тут, на днях, собрала детей всех наших знакомых, села за руль автобуса и повезла их на природу!.. Это без водительских-то прав... Представляешь? Устроила им что-то вроде летнего лагеря – купание, загорание, игры, танцы... Дети от нее без ума, умеет она с ними, ничего не скажешь. А Тино ее просто обожает... Не знаю, Хуан Антонио, как бы мы без Долорес пережили уход Ракель... Хуан Антонио, перед отъездом Лолита виделась с Сонией, – они вместе ходили в кафе. Мать говорила, что у Сонии подавленное настроение. – Мануэль прошелся по комнате. – Она переживает уход Рамона?

Хуан Антонио кивнул:

– Знаешь, меня ничуть не удивляет Рамон – этим и должна была закончится их многолетняя любовь: такая разница в возрасте...

– Ты знаешь, как Лолита успокаивала твою сестру?: "Пусть твой птенчик расправит крылья и улетает, куда ему хочется! А ты найди себе другого, может быть, даже и моложе. Заодно и для меня подыщи кого-нибудь!"

Хуан Антонио рассмеялся.

– Ничего себе, утешение, "пусть улетает"! Ну, да Долорес в своем репертуаре. Может такие разговоры и подействуют на Сонию больше, чем мои убеждения. Во всяком случае, она хоть слезы перестала проливать, а то все время глаза на мокром месте, даже в темных очках стала появляться... Женщина женщину всегда лучше поймет, даже несмотря на разницу возрастов... Сония предлагает мне переехать к ней. Но я не хочу никого стеснять.

– Не вижу ничего плохого, если ты поживешь у Сонии.

– Мануэль, по-моему, я уже слишком взрослый, чтобы жить со своей сестрой. Тебе не кажется?

– А что тут странного, – возразил. – У нее наверняка будет лучше, чем в твоем отеле.

– Но я потеряю... свою независимость.

– В каком это смысле, Хуан Антонио? Ты разве собираешься делать что-нибудь такое, чего ей лучше не видеть?

– Да нет, что ты! Если ты намекаешь... то с этим покончено раз и навсегда... Летисия была последней.

– А ты все же подумай, не отказывайся так, сходу. Ей одиноко, тебе тоже... Дом у нее большой. Может быть, вдвоем вам будет легче?..

Вечером, когда уже совсем стемнело, Хуан Антонио поднялся: пора домой.

Домой! Где он, его дом? При одной мысли об этом ему стало неуютно. Может быть, послушать Мануэля и пожить у сестры, пока все утрясется... А утрясется ли? Вымолит ли он когда-нибудь прощения у Даниэлы?

Один Бог знает!

На следующее утро, едва сделав несколько глотков кофе, он отправился перед работой в Дом моделей. К его радости Даниэла была в кабинете одна. В который раз Хуан Антонио пытался вызвать жену на разговор, добивался, чтобы она хоть выслушала его. Но тщетно. Холодный взгляд Даниэлы, незнакомый темный костюм делали ее неприступной, сухой, а тон и вовсе не сулил радужных надежд.

– Пойми, Хуан Антонио, после всего, что было, я ничего не хочу ни знать, ни слышать о тебе. Ясно? Уходи и не возвращайся никогда.