Моя жизнь

Мой личный рейтинг вырос: впервые за длительное время он превысил 50 процентов. Избиратели положительно восприняли информацию о принятии закона об отпуске по семейным обстоятельствам, о предусмотренном пакетом законов по борьбе с преступностью увеличении численности полицейских на 100 тысяч человек, о школьной реформе и других позитивных мерах. Дик сказал, что мы сможем компенсировать наши потери, если демократы перестанут говорить об экономике, бюджетном дефиците и «контракте», а вместо этого сосредоточат внимание на популярных среди избирателей законодательных инициативах. Он также рекомендовал мне по возвращении в Вашингтон не принимать активного участия в избирательной кампании, а заниматься «президентскими делами», считая, что это еще более укрепит и повысит мой рейтинг. Моррис считал, что это принесет демократам больше пользы, чем мое непосредственное вмешательство в «политическую драку». Ни одна из этих рекомендаций не была выполнена.

У демократов не оказалось механизма, который позволил бы им быстро передавать информацию в каждый штат и избирательный округ, в котором велась предвыборная борьба. Хотя я собрал немало пожертвований для индивидуальных кандидатов и для избирательных комитетов, кандидаты предпочли потратить эти деньги традиционными способами.

Находясь в ближневосточном турне, я позвонил в Белый дом и сообщил о своем намерении по возвращении домой активнее заниматься президентскими делами, чаще появляться в выпусках новостей и не участвовать непосредственно в предвыборной кампании. Но, вернувшись, с удивлением увидел, что мое расписание сплошь состоит из поездок в Пенсильванию, Мичиган, Огайо, Род-Айленд, Нью-Йорк, Айову, Миннесоту, Калифорнию, Вашингтон и Делавэр. Очевидно, когда мой личный рейтинг вырос, кандидаты-демократы от некоторых штатов захотели, чтобы я поработал и на увеличение их популярности. Настала моя очередь отплатить им за оказанную ранее поддержку.

Участвуя в предвыборной кампании, я постоянно подчеркивал наши общие достижения: например, принятие закона «О защите калифорнийских пустынь», который обеспечил охрану территорий пустынь и национальных парков общей площадью 7,5 миллиона акров, и широкие возможности новой программы прямых займов для студентов Мичиганского университета. Я также старался давать как можно больше радиоинтервью, в которых говорил об этих и других наших достижениях. Я участвовал и в массовых митингах, когда мне приходилось кричать во весь голос, чтобы меня могли услышать все собравшиеся. Мои усилия произвели впечатление на сторонников нашей партии, однако в глазах более широкой аудитории, которая следила за моими выступлениями по телевизору, горячая предвыборная риторика способствовала превращению «надпартийного» президента и государственного деятеля в очередного политика, не внушающего доверия избирателям. Сегодня, возвращаясь к событиям того времени, приходится признать, что это была пусть понятная и даже неизбежная, но тем не менее ошибка.

Восьмого ноября нас ожидало величайшее потрясение: мы узнали, что потеряли 8 мест в Сенате и 54 — в Палате представителей. Это было самым значительным поражением нашей партии с 1946 года, когда избиратели отвергли демократов после попытки президента Трумэна обеспечить всех американцев медицинской страховкой. Республиканцы были вознаграждены за два года непрекращающихся нападок на меня и за свою солидарность по вопросу «контракта», а демократы — наказаны за то, что не сумели извлечь политических выгод из своих успехов в управлении страной. Я также способствовал поражению, потратив несколько недель на обсуждение проблемы военнослужащих-гомосексуалистов, сконцентрировавшись на избирательной кампании лишь тогда, когда было уже слишком поздно, и пытаясь сделать слишком много и слишком быстро в ситуации, когда СМИ преуменьшали мои победы и раздували неудачи. Поэтому у избирателей создалось впечатление, что я — всего лишь очередной либерал, стремящийся повысить налоги и раздуть правительственный аппарат, а не новый демократ, победивший в борьбе за пост президента. Более того, настроение в обществе было тревожным, так как люди не чувствовали, что их жизнь улучшается, и устали от политических схваток в Вашингтоне. Очевидно, они полагали, что, если исполнительную власть будет контролировать одна партия, а законодательную — другая, это заставит нас сотрудничать.