Моя жизнь

Кроме Якова у нас был друг Зиновий Исаакович Шкундин. Это был юрист, работал тоже в Институте права. У него было двое детей и жена, но с семьей мы почти не были знакомы. Он еще изредка к нам заходил. В основном у Лени с ним дружба была по работе. 1937 год его миновал. Во время «космополитизма» его отовсюду выгнали. Жена его никогда не работала, и они остались без куска хлеба. Он стал зарабатывать тем, что писал кандидатские диссертации для дам и докторскую для одного ответственного работника, фамилию которого я забыла. Он умер в возрасте 52 лет неожиданно от разрыва сердца в 1953‐м или в 1954 году, как раз во время беседы с этим лицом. Кроме Пашуканиса, друга и начальника, в институте было много хороших приятелей, были, конечно, и завистники. Очень уж Пашуканис выделял Леню. Он ему говорил: «Вы советский Даренбург». Кроме своих знаний и ума Леня привлекал к себе людей своим обаянием, добротой, доброжелательностью и бесхитростностью. Особенно верным другом по работе был Николай Николаевич Семенов. Это был человек без руки, страстный болельщик по футболу. Состоял в каких-то спортивных организациях. В институте он заведовал отделом редподготовки. К нему поступали рукописи со всего института, и он со своими очень квалифицированными сотрудницами выверял ссылки, словом, подготавливал рукопись к сдаче в издательство и сдавал сам ее туда, имел в издательстве большой вес. Все книги и статьи, которые писал Леня, шли вне всяких очередей как в отделе редподготовки, так и в издательстве. Было ли это указание Пашуканиса или инициатива Семенова, неизвестно. Только Леня всю жизнь потом вспоминал его добрым словом. В 1937 году он остался невредим среди нескольких человек, уцелевших после ареста всех сотрудников института. Его тут же заподозрили, что он был сексотом. Леня этому не верил.

Работал Леня самозабвенно. Он в институте заведовал сектором (не помню, как тогда называлось), в Плехановском был заведующим кафедрой и вел курс лекций, и был в каких-то бесчисленных комиссиях. Участвовал в создании Большой советской энциклопедии, писал и редактировал книги. Редактировал он так. Например, «Курс хозяйственного права». Ему авторы давали свои части работы, а потом он переписывал все с начала и до конца. Конфликтов по этому поводу не возникало, то ли действовал принцип «вождизма» и Леня в данном случае выступал в качестве, как я тогда говорила, «вожденка», то ли принимали его авторитет. Думаю, в одних случаях – одно, в других – другое. Старая профессура, загнанная, относилась к нему с уважением, потому что и он так же относился к ней. Он привлекал ученых к чтению лекций, редактировал их статьи. В Плехановке у него на кафедре было несколько старых известных ученых юристов: Генкин, Шредер и др. Кстати, это было одним из основных обвинений ему в 1937 году. У Лени был колит, поэтому дома он не обедал – пайковая пища у нас дома ему была вредна. Он обедал в диетической столовой в «Праге». Такая была для ответственных работников (устроил тоже Пашуканис). Он получал ответственный паек второй категории. Дуняша отказалась ходить по магазинам. Мы все работали. Одна бабушка Ревекка Абрамовна ходила за пайками в магазин, где сейчас кино «Ударник». Там были очереди, духота. Я однажды как-то попала туда. До сих пор у меня сжимается сердце, как бабушка все это выносила. А что мы могли сделать? Наверное, что-нибудь могли.