Моя жизнь

Для нас Египет – страна грез, а для бедных феллахов – страна труда, но, во всяком случае, это единственная известная мне страна, где труд может быть прекрасен. Феллахи, питавшиеся в основном чечевичной похлебкой и бездрожжевым хлебом, обладали прекрасными гибкими телами, и, что бы они ни делали – работали, склонившись на полях, или черпали воду из Нила, – они представляли собой великолепные бронзовые модели, радующие сердце скульптора.

Вернувшись во Францию, мы высадились на берег в Виллафранше, и Лоэнгрин арендовал в Болье на сезон великолепную виллу со спускающимися к морю террасами. С присущим ему азартом он забавлялся, скупая земли на мысе Ферра, где намеревался построить огромный итальянский замок.

Мы совершали поездки на автомобиле, чтобы осмотреть башни Авиньона и стены Каркасона, которые должны были послужить образцом для нашего замка. Замок стоит сейчас на мысе Ферра, но, увы, как и большинство других фантазий Лоэнгрина, он так и не был закончен.

В те дни он был одержим какой-то неестественной непоседливостью. Если он не мчался на мыс Ферра покупать землю, то отправлялся скорым поездом в Париж в понедельник и возвращался в среду. Я спокойно оставалась в саду у моря, погружаясь в размышления о странных противоречиях, разделявших жизнь и искусство, и часто задавалась вопросом, может ли женщина быть настоящей актрисой, ибо искусство – суровый наставник, требующий от человека всего, в то время как влюбленная женщина жертвует всем ради жизни. Во всяком случае, я во второй раз оказалась лишенной своего искусства.

Утром 1 мая, когда небо было голубым, солнце сияло, а природа расцветала и радовалась, родился мой сын.

В отличие от бестолкового деревенского врача из Нордвика искусный доктор Боссон знал, как облегчить страдания разумными дозами морфия, и этот мой второй опыт сильно отличался от первого.

Дейрдре вошла в мою комнату, и ее прелестное личико светилось не по годам рано появившейся материнской нежностью.

– О, какой хорошенький маленький мальчик, мама; не беспокойся о нем. Я всегда буду держать его на руках и заботиться о нем.

Эти слова всплыли у меня в памяти, когда она умерла, сжимая его в своих маленьких окоченевших ручонках.

Почему люди взывают к Богу, который, если Он существует, наверное, не замечает всего этого?

Итак, я снова оказалась у моря, лежа с ребенком на руках, только на этот раз вместо маленькой белой потрепанной ветрами виллы «Мария» был роскошный особняк, а вместо мрачного, беспокойного Северного моря – голубое Средиземное.

Глава 24

Когда я вернулась в Париж, Лоэнгрин спросил меня, не хочу ли я устроить праздник для всех своих друзей, предложил мне составить его программу и предоставил carte blanche[117]. Мне кажется, что богачи не умеют развлекаться. Если они устраивают званый обед, он не слишком отличается от обеда какой-нибудь бедной консьержки, а я всегда мечтала о том, какой изумительный праздник можно было бы устроить, если иметь достаточно денег. И вот как я его организовала.

Гостей мы пригласили прибыть к четырем часам дня в Версаль, там в парке были расставлены большие шатры с различными закусками, начиная от икры и шампанского и кончая чаем с пирожными. После этого на открытом пространстве, там, где были возведены шатры, оркестр Колонна под управлением Пьерне исполнил программу из произведений Рихарда Вагнера. Помню, как в тот прекрасный летний день под сенью огромных деревьев изумительно звучала идиллия Зигфрида, а на закате солнца торжественно раздавались мелодии похоронного марша Зигфрида.

После концерта гостям предложили более материальные удовольствия в виде великолепного банкета. Этот банкет с изумительными разнообразными блюдами продолжался до полуночи, затем парк иллюминировали, и под звуки венского оркестра гости танцевали до раннего утра.

Таково было мое представление о том, как богатый человек должен тратить свои деньги, если он хочет развлечь друзей. На этот праздник собралась вся элита и все художники Парижа, и они оценили его по достоинству.

Но самое странное во всем этом – хотя я устраивала этот праздник, чтобы доставить удовольствие Лоэнгрину, и он стоил ему пятьдесят тысяч франков (причем довоенных франков!), – он сам на нем не присутствовал.

Примерно за час до начала праздника я получила телеграмму с сообщением, что с ним случился удар и он слишком плохо себя чувствует, чтобы приехать, но я должна принять гостей без него.

Неудивительно, что у меня возникло желание стать коммунисткой, поскольку мне чрезвычайно часто приходилось видеть, что богатому человеку найти счастье так же невозможно, как Сизифу вкатить камень на гору из ада.

В то лето Лоэнгрин вбил себе в голову, что нам непременно следует пожениться, несмотря на мои протесты и утверждения, что я противница брака.

– Как глупо актрисе выходить замуж, – говорила я. – Ведь я должна проводить жизнь в гастролях по всему свету, а что будешь делать ты? Любоваться мною из ложи у сцены?

– Тебе не пришлось бы ездить на гастроли, если бы мы поженились, – ответил он.

– Что же мы стали бы тогда делать?