Моя жизнь

(* Рабиндранат Тагор. *)

Поэт, Шраддхананджи и Сушил Рудра составляли, как бывало я говорил

Эндрюсу, его троицу. В Южной Африке м-р Эндрюс неустанно рассказывал нам о

них, и его каждодневные рассказы об этой великой троице - наиболее приятные

воспоминания о Южной Африке. Само собой разумеется, м-р Эндрюс познакомил

переселенцев из Феникса с Сушилом Рудрой. У Сушила Рудры не было ашрама, но

у него был дом, который он предоставил переселенцам в полное распоряжение.

Не прошло и дня, как они уже чувствовали себя как дома и, по-видимому, совсем не скучали по Фениксу.

Прибыв в Бомбей и узнав, что колонисты находятся в Шантиникетоне, я

загорелся желанием повидаться с ними при первой же возможности, тотчас после

свидания с Гокхале.

Прием, устроенный мне в Бомбее, дал возможность организовать нечто вроде

сатьяграхи в миниатюре.

На банкете в мою честь в доме м-ра Джехангира Петита я не решился говорить

на гуджарати. Среди небывалой роскоши и ослепительного блеска я, проживший

лучшие годы бок о бок с законтрактованными рабочими, чувствовал себя

неотесанной деревенщиной. Катхиаварский плащ, тюрбан и дхоти, правда, придавали мне тогда более цивилизованный вид, нежели я имею теперь. Но среди

блеска и роскоши в доме Петита я почувствовал себя не в своей тарелке. Позже

я несколько освоился с обстановкой, найдя убежище под крылышком сэра

Фирузшаха Мехты.

Затем состоялось торжество у гуджаратцев: они ни за что не хотели

отпускать меня, не устроив приема. Организатором его был ныне покойный

Уттамлал Триведи. С программой вечера я ознакомился заранее. Среди гостей

был м-р Джинна, гуджаратец по происхождению, - не помню уже, в качестве кого

он присутствовал: председателя или главного оратора. Свою небольшую, довольно милую речь он произнес по-английски. Если мне не изменяет память, большинство других речей также были произнесены на английском языке. Когда

же дошла очередь до меня, то я, выразив свою благодарность на гуджарати, объяснил, почему отстаиваю языки гуджарати и хиндустани, и закончил свое

выступление выражением скромного протеста против того, чтобы на собрании

гуджаратцев говорили на английском языке. Я решился на это не без некоторого

колебания: я боялся, как бы присутствующие не сочли бестактным, что человек, вернувшийся в Индию после долгих лет пребывания на чужбине, позволяет себе

критиковать установившиеся обычаи и порядки. Но, по-видимому, никто не понял

превратно мотивы, побудившие меня ответить непременно на гуджарати, и я с

удовольствием заметил, что мой протест не вызвал никаких возражений у

присутствовавших.

Таким образом, я мог надеяться, что будет не так уж трудно изложить мои

новомодные взгляды перед соотечественниками.

После краткого пребывания в Бомбее я, полный впечатлений, по приглашению

Гокхале отправился в Пуну.

II. У ГОКХАЛЕ В ПУНЕ

Тотчас по прибытии в Бомбей я получил от Гокхале записку, в которой он

сообщал, что губернатор желает меня видеть и что мне необходимо его посетить

до отъезда в Пуну. Поэтому я нанес визит его превосходительству. После

обычных расспросов губернатор сказал:

- Я просил бы вас только об одном: мне хотелось бы, чтобы всякий раз, прежде чем предпринимать какие-либо шаги, касающиеся правительства, вы бы

заходили ко мне.

- Мне очень легко дать вам такое обещание, - ответил я, - потому что как

сатьяграх я взял себе за правило прежде всего уяснять точку зрения стороны, с которой предстоит иметь дело, и по возможности приходить к соглашению. Я

неукоснительно придерживался этого правила в Южной Африке и намерен

придерживаться его и впредь.

Лорд Уиллингдон, поблагодарив меня, сказал:

- Можете приходить сюда, когда угодно. И вы убедитесь, что мое

правительство преднамеренно не делает ничего плохого.

На это я ответил:

- Именно эта вера и поддерживает меня.

Затем я отправился в Пуну. Невозможно описать здесь все подробности столь

приятного для меня времени жизни. Гокхале, равно как и члены общества "Слуги

Индии", обласкали меня. Гокхале даже пригласил их всех к себе, чтобы

познакомить со мной. Я совершенно откровенно беседовал с ними по самым

различным вопросам.

Гокхале очень хотелось, чтобы и я стал членом этого общества. Я тоже хотел

этого. Но другие члены считали, что ввиду значительных расхождений между

мною и ими как в отношении целей, так и методов работы для меня было бы, пожалуй, не очень удобным вступать в общество "Слуги Индии". Гокхале же

считал, что, несмотря на мою приверженность своим собственным принципам, я

всегда был готов терпимо относиться к убеждениям членов этого общества.

- Члены общества, - говорил он, - еще не знают о вашей готовности идти на

компромисс. Они тверды в своих принципах и независимы. Надеюсь, они вас

примут. Но и в противном случае вы все-таки можете ни на секунду не

сомневаться в их глубоком уважении и любви к вам. Они боятся рисковать лишь

из опасения потерять уважение к вам. Однако примут вас официально в члены

общества или нет, - лично я буду считать вас таковым.

Я сообщил Гокхале о своих намерениях. Независимо от того, примут меня в

общество или нет, я хотел бы иметь ашрам, где мог бы обосноваться вместе с