Моя жизнь

практике все, что привлекало меня во время занятий. Так, я начал делать

некоторые упражнения по системе йогов в той мере, в какой смог понять, в чем

они заключаются, из описания, приведенного в индусских книгах. Мне не

удалось далеко продвинуться в этих упражнениях, и я решил, что, когда

вернусь в Индию, продолжу свои занятия под руководством какого-нибудь

специалиста. Но желание это так и осталось неосуществленным.

Я усиленно изучал также произведения Толстого. "Краткое евангелие", "Так

что же нам делать?" и другие его книги произвели на меня сильное

впечатление. Я все глубже понимал безграничные возможности всеобъемлющей

любви.

Примерно в это же самое время я познакомился еще с одной христианской

семьей. По ее предложению я каждое воскресенье посещал методистскую церковь.

В этот день меня всегда приглашали и на обед. Церковь не произвела на меня

хорошего впечатления. Проповеди показались невдохновляющими. Прихожане не

поразили никакой особой религиозностью. Они были не собранием набожных душ, а скорее по-мирски мыслящими людьми, которые посещают церковь для

развлечения или в соответствии с обычаем. Иногда я невольно начинал дремать

во время богослужения. Мне было стыдно, но чувство стыда облегчалось тем, что некоторые из моих соседей тоже клевали носом. Я не смог посещать

подобные богослужения долгое время.

Моя связь с семьей, которую я обычно навещал каждое воскресенье, порвалась

внезапно. Можно сказать, мне предложили прекратить визиты. Случилось это

так. Хозяйка была добрая и простая, но несколько ограниченная женщина. Мы

много говорили на религиозные темы. Я тогда перечитывал "Свет Азии" Арнолда.

Однажды мы начали сравнивать жизнь Иисуса с жизнью Будды.

- Вспомните Гаутаму сострадающего! - сказал я. - Его сострадание

распространялось не только на человечество, но и на все живые существа.

Разве душа не переполняется умилением при взгляде на агнца, лежащего на его

плечах? Этой любви ко всем живым существам нет у Иисуса.

Такое сравнение огорчило добрую женщину. Я понял ее чувства, прекратил

разговор, и мы перешли в столовую. Ее сын, настоящий херувим, едва достигший

пяти лет, тоже был с нами. Я чувствую себя самым счастливым человеком, когда

нахожусь среди детей, а с этим малышом мы давно уже были друзьями. Я с

пренебрежением отозвался о куске мяса, лежавшем на его тарелке, и принялся

расхваливать яблоко, лежавшее на моей. Невинный малыш был увлечен и вслед за

мной стал восхвалять яблоко.

А мать? Она была в ужасе.

Мне сделали замечание. Я переменил тему разговора. На следующей неделе я, как обычно, навестил семью, не понимая, что мне следует прекратить визиты, да и не считая, что это было бы правильно. Но добрая женщина внесла ясность

в создавшееся положение.

- М-р Ганди, - сказала она, - пожалуйста, не обижайтесь на меня. Я считаю

своим долгом сказать вам, что ваше общество отнюдь не благоприятным образом

действует на мальчика. Каждый день он колеблется, есть ли ему мясо, и просит

фрукты, напоминая мне о ваших доводах. Это уж слишком. Если он не будет есть

мясо, он ослабеет, если не заболеет. Я не в состоянии переносить это. Отныне

вы должны разговаривать только с нами, взрослыми. Ваши беседы, очевидно, плохо влияют на детей.

- М-с... - ответил я, - мне очень жаль, что так получилось. Я понимаю ваши

родительские чувства, так как у меня самого есть дети. Мы можем очень просто

покончить с этим неприятным положением. То, что я ем и от чего отказываюсь, больше влияет на ребенка, чем мои слова. Поэтому лучше всего мне вообще

прекратить посещения. Это, конечно, не должно повлиять на нашу дружбу.

- Благодарю вас, - сказала она с явным облегчением.

XXIII. В КАЧЕСТВЕ ХОЗЯИНА ДОМА

Обзаводиться хозяйством было для меня не ново. Однако хозяйство мое в

Натале отличалось от того, какое было у меня в Бомбее и Лондоне. На этот раз

часть расходов производилась исключительно ради престижа. Мне казалось

необходимым, чтобы мое хозяйство соответствовало моему положению индийского

адвоката и представителя общественности в Натале. Поэтому я поселился в

прекрасном маленьком домике, в хорошем районе. Домик был также

соответственным образом обставлен. Еда была простой, но так как я обычно

приглашал к себе на обед друзей-англичан и индийских товарищей по работе, то

расходы на ведение домашнего хозяйства всегда были очень велики.

В каждом хозяйстве нужен хороший слуга. Но я не представлял себе, что

можно обращаться с кем бы то ни было как со слугой.

Моим помощником, а также поваром был мой приятель, который стал членом

семьи. Были у меня и конторские служащие, которые также столовались и жили

вместе со мной.

Я полагаю, что мой эксперимент был успешным, но его несколько омрачили

горькие жизненные переживания.

Мой приятель был очень умен и, как я думал, предан мне. Но оказалось, что

я заблуждался. Он воспылал завистью к одному из конторских служащих, который

жил у меня, и сплел вокруг него такую паутину, что я стал подозрительно

относиться к клерку. Клерк был человек с характером. Увидев, что он вызывает

у меня подозрения, клерк тотчас оставил мой дом и службу. Меня это огорчило.