Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Если проводить аналог и с западной мифологией, ее можно было бы сравнить с горгоной Медузой – греческой богиней с волосами-змеями, чье имя означает «знающая женщин» или «защитница». Когда-то она была всемогущей – до тех пор, пока не пришел патриархальный строй в лице легендарного молодого человека, который отсек ей голову. Сделать это ему велела Афина, вышедшая уже полностью сформировавшейся из разума своего отца Зевса – богиня, задуманная патриархальной системой и потому не имеющая матери. В том, что безжалостно отмели как предысторию, были своя логика, сюжет, начало и конец.

Во взятых с собой книгах мы читаем о ранних раскопках могил, в ходе которых обнаружилась молодая пара, лежащая бок о бок, в драгоценностях и доспехах; на носах у них щитки из меди, уцелевшие даже после разрушения хрупкого хряща. Тела окружены пуговицами, сделанными из дерева, покрытого медью и камнем, а также более сотни тысяч жемчужин[84].

В тот же вечер – общий обед в спортзале местной школы, где мы встречаемся с матерью Деборы, ее 86-летней бабушкой, учителями и соседями. Нам здесь рады. Собравшиеся непринужденно шутят, тепло улыбаются нам и беседуют о провинциальном Огайо. Им приятно, что мы проявляем к этой теме интерес. Бабушка Деборы прожила всю свою жизнь у холмов Адена, которые могут быть даже старше, чем тот, что мы видели. Они вспоминают обо всем – от романтических прогулок на земляном валу Великий круг до связи с теми, кого они называют просто «древними». Мы рассказываем им о молодой паре в медно-жемчужных украшениях. Потом все мы зажигаем в память о них свечу.

Я молчу лишь о том, что теперь еще меньше понимаю себя. В детстве вместе с мамой я посещала теософские собрания; была и в конгрегационалистской церкви, где приняла крещение; много лет с наслаждением уплетала еду на еврейскую Пасху – и все эти традиции были переписаны в попытках включить женщин. Но ни одна из них никогда не казалась мне такой вневременной и настоящей, как Женщина-змея.

II

По возвращении из очередного путешествия в конце 1970-х я замечаю на стенах тоннеля «Куинс – Мидтаун» граффити – большие белые буквы: «КОЛЕСА НА ИНДЕЙСКИХ ТРОПАХ».

Вскоре я ловлю себя на мысли, что всякий раз, возвращаясь домой, ищу глазами это граффити. Интересно, думаю я, кто забрался так высоко – и это на оживленной трассе? Какой-нибудь безбашенный юный художник из Нью-Йорка? Или единомышленник Марлона Брандо, влюбленный в чужую культуру? Потомок племени, когда-то жившего в этих краях?

Вряд ли это послание живой культуры. В тот момент я еще не осознаю, что это – часть пути, которая изменит все мое мировоззрение, все восприятие настоящего и будущего.

Спустя некоторое время, оказавшись в своей любимой точке Центрального парка, в окружении нагромождений вулканической породы, неподалеку от дома, я думаю: «Кто жил на этой земле давным-давно, до прихода голландцев и англичан? Чьи руки касались этого камня? Кто смотрел на этот горизонт?» История, которой дышат эти горы, кажется мне куда ближе написанных людьми страниц. Как долго она пыталась достучаться до моего сердца, а я не замечала ее.

Однажды, когда я была моложе и пыталась повысить свое писательское мастерство через беседы с другими писателями, мне поручили подготовить очерк о Сауле Беллоу – романисте, лауреате множества премий, запечатлевшем Чикаго во всем его разнообразии. Беллоу нипочем не желал сидеть словно прикованный к стулу, пока я буду его допрашивать. Вместо этого он устроил мне целую экскурсию по городу, который был главным героем всех его произведений. Наше путешествие началось с тесных комнат квартир, сохраненных специально, чтобы показать, как жили поколения европейских иммигрантов. Еще там был магазин, торговавший с главного входа открывашками и прочим дешевым скарбом, а с черного – кольцами с бриллиантами. Потом мы отправились в бар, где в полумраке, освещаемом лишь лучами солнца, пробивающегося сквозь жалюзи, молча сидели индейцы-сталевары, потягивая напитки. Это могавки, объяснил Беллоу, и по взгляду его было видно, что в голове у него, как у настоящего писателя, уже родился сюжет для нового романа. Они настолько бесстрашны, что могут спокойно пройти по стальной балке на высоте семидесятиэтажного здания, ловя металлическим ситом раскаленные скрепки – эдакая смертельно опасная версия игры в джай-алай. Беллоу восхищал этот их природный дар, они казались ему совершенно особенными. Я же думала о мексиканских мигрантах, работавших на плантациях Калифорнии, или южноафриканцах в алмазных копях.