Моя звезда (СИ)

– А вот тут ты не прав. Я виновата, и мне необходимо сказать об этом. Я согласилась на сделку — и нарушила свою часть обязательств.

Призрак пожал плечами с безразличием — наверняка, деланным.

– Нелегко такое выполнить-то. Тем более, тебя к этой сделке принудили. Гнусным, между прочим, шантажом.

Отчаянно вцепившись в стакан, молясь о том, чтоб не расплескать — пятна на чёрном платье, может, и не будут заметны, но если ты чего-то не видишь, это не делает это что-то несуществующим — она поднесла выпивку к губам, выдохнула, решилась, глотнула.

– А это не важно. Я поступила как свинья. Ты мог так поступать, ты и не презентовал себя как положительного парня. Но я дала обещание, пренебрегая его смыслом, испытывая неприятные ощущения ровно из-за того, что мне приходится это произнести, и считая это достаточным. Могла сама попытаться что-то сделать, не представляю, что…

– Убить Отто? Вариант, прямо половина Междумирья тебе спасибо сказала бы за такого нового жильца. На самом деле то, что он делал, не так чтоб убивало Метлендов… Не в том смысле. Он, в своём роде, выпроваживал их, ускоренно воспроизводя тот процесс, который в Междумирье должен был, ориентировочно, занять у них лет 200. Изживания неизжитого… топорно, но как уж мог. Как призраков он их, действительно, убивал, но для них это не катастрофа, на ад, думаю, они своей жизнью точно не наработали. Сидели б сейчас на облачке, вкушали амброзию… Но тебе я об этом, конечно, не сказал.

Она задышала часто и судорожно, осваиваясь с непривычным ощущением.

– Ты же понимаешь, я не об этом. Не о том, что мы не могли знать, не применит ли Отто и к тебе что-то очень действенное, я уж точно не могла знать. Насколько ты рисковал… Я сейчас только о том, что я тебя обманула, и это было разумнее мелодраматичной жертвенности, но это невыразимо стыдно. Прости меня, Битлджус.

Его лицо едва уловимо дёрнулось — придётся ли выдавливать словами через рот то, что она пока не готова? Слишком большой смысл для таких маленьких слов. Магия имени, эта ваша Канцелярия б её побрала. Когда на спиритическом сеансе, вдохновенно завывая, призывают некую Мэри, как среди многочисленных Мэри, которых на том свете, при условии, что мы, представители христианской веры, многоразовости использования души не допускаем, должно скопиться легион, понимают, которую именно Мэри зовут, спрашивала она Отто. Иногда и не понимают, невозмутимо отвечал он. Вернее, делают вид, что не понимают. Смерть меняет людей, но не отменяет фундаментального свойства растолкать соперников локтями — астральными локтями, а что? - и устроить незадачливым спиритуалистам незабываемый вечерок.

Иное дело, когда имя само по себе превращается в заклинание призыва. Сколько безумной силы должно скопиться в двух слогах… Как часто он слышит своё имя? Ну, там, в Междумирье — наверняка, регулярно, чем-то надо было наработать такую репутацию, что даже среди по определению неблагополучных, беспокойных духов от тебя мечтают избавиться. «Ты просто не знаешь, что это за тип», - сказала Джуно, и это всё, что она сказала. Святая правда, сказала Лидия себе, не знаю. А хотела бы знать. А на кой чёрт… хорошо, что уж Джуно точно не придётся об этом отвечать.

Как будто невидимая рука запустила обратный отсчёт - «осталось ещё два». Оно должно однажды прозвучать не панической скороговоркой, а обращением. Пробирающим до сердца — и давайте не уточнять, до чьего сердца.

– Слышала б сейчас тебя Джуно, - усмехнулся он, запуская руку в карман за очередной порцией сушёностей.

Мало вообще того, чем можно угрожать тому, кто уже мёртв. Вряд ли, конечно, все адские муки, порождённые пытливыми умами живых, такая уж ерунда, призраку вполне можно причинить неприятные ощущения — по факту именно того, что он, призрак, за понятие ощущений держится. За эмоции, за своё драгоценное я, его желания и страхи. Всё — энергия, энергия превращается в лицо, выглядящее иногда почти живым, запах духов или сигарет, призрачные дома и документы, энергия превращается и в страдания, когда кто-то этого желает. И уж определённо, призраку можно угрожать последней угрозой — развоплощением, окончательным прекращением существования. Может быть, там, в Канцелярии, и знают, что такое эти Песчаные черви, говорит Адам, но рассказывать не хотят. Самим жутко. Кажется, что-то связанное с тем, что песок — символ времени… Неизвестно, что точно происходит с пожираемыми, ясно, что их никто больше никогда не видел. И она б и не помыслила об этой авантюре на чердаке в тихий и душный летний день, если б не одна неловкая оговорка, что как-то этого самого биоэкзорциста уже пытались скормить червям. Если б не уговоры не произносить, никогда не произносить некое слово на букву Б. Бережёного бог бережёт.