Моя звезда (СИ)

– Моя семья, и живая, и неживая её половины, хором и по очереди приговаривали «поскорее бы бедная девочка всё это забыла» - и они делали для этого всё, можно видеть хотя бы по тому, что никто не толкётся здесь, чтоб поддержать меня в эту страшную дату, нет никакой даты, просто нет. Не их вина, что я не забыла. Просто невозможно такое забыть.

– Просто мёд для моих ушей, музыка для моего сердца, - сладко мурлыкнул монстр, опрокидывая над собой стакан и вылизывая его нутро длинным тёмным языком — странно б было, действительно, если б хоть минут пять не выделывался, - но как-никак, я всё для этого сделал. Скажи ещё что-нибудь такое, умоляю.

Снова схватилась за стакан, улыбнувшись раздавшемуся приветственному поцелую стекла и металла. Протянула тонкую, белую, словно из бумаги вырезанную руку — к нему.

– Видишь? В сердце умещается разное. Можно даже по виду угадать, какое кто подарил. Вот это — отец, - она дёрнула указательным, мелко и пронзительно сверкнули завитки тончайшего серебряного кружева, - такое изящное, такое… в его понимании — эталон девичьего украшения, но чёрт возьми, оно мне нравится. Вот это — Диллия, - темно и значительно бликанула тяжеловесная колодка на среднем, врезавшиеся друг в друга кубы, до чего неудобно должно быть такое носить, какую ж это тягу к выпендрёжу надо иметь, прямо кричит это кольцо, - и понимаешь, не знаю, кто был в большем шоке, я или она, но оно мне — нравится. И это, - её рука нырнула в карман, а когда вынырнула — безымянный уже не был пустым, из небрежной стальной оправы зло и насмешливо сверкал красный глаз, - подарил ты. И оно мне тоже нравится.

Пальцы призрака прохаживались по её ладони — медленно, значительно, хищно, захватывая запястье в недолгое, но страшное кольцо. Кольцо на безымянном пальце выглядит бутафорией из «лавочки ужасов», рука, ласкающая её руку всё откровеннее, должна бы тоже, стиль один… Конечно, одно дело ходить в эти лавочки, трогать там все эти каучуковые глаза, накладные клыки и резиновые маски франкенштейнов, и совсем другое — по-настоящему… Ну нет, проще согласиться с теми, кто не понимает, зачем и понарошку-то тянутся к всякой гадости, это, по крайней мере, последовательно.

– Сколько всего маленьких грязных секретиков ты скрываешь от родных и любимых людей, крошка Лидия?

Ну, вот это было, пожалуй, больно. Но справедливо. Она высвободила руку, допила свой стакан.

– На то они родные и любимые люди, чтоб беречь их покой. Чтоб считать меня лучше, чем я есть. Им я объяснять не готова, тебе не собираюсь, но мне было важно знать…

Что она хотела сказать? «Что ты жив»? Неподходящее какое-то слово для призрака. «Что ты цел»? Тоже сомнительное утверждение. Надо по-другому закончить - «что я именно настолько слюнявая размазня, что не смогу спокойно жить с тем, чтоб из-за меня хоть кто-то пострадал. Хоть порядком меня доставшие родительские гости, хоть призрак-психопат, которому не место ни в этом мире, ни в том»…

«Что ты тоже меня помнишь» - тоже вариант никудышный при своей правдивости. Да, для её гордости было б тяжеловато, если б она была в его жизни проходным эпизодом, не значительнее этих плит для Адама…

– Что я ещё готов дать нашим отношениям шанс?

…одна из которых ломает мозг необратимо омонимической ухмылкой, щербатой, гнилой, самодовольной. Betelgeuse. Магия имени, звучащего само по себе как безумие. Энергия, которая начало всему и ответ на всё. Там, в коридоре, полном изнывающих школьников, которым «хвосты» мешают перейти на следующий год, неистраченные гигабайты траффика — в следующий месяц. Успокоиться, иссякнуть, смириться. Он — никогда не смирится. Какие 600 лет, господи боже? Миллиарды лет это Солнце плюётся энергией в наш маленький мир, соединяя ею атомы в капли воды, запахи цветов, очки и любящие сердца. И непохоже, чтоб устало. Во сколько там тысяч раз Бетельгейзе мощнее Солнца? Что для неё какие-то 6 веков? Что страх и презрение бессильных теней? Не сбавит обороты этого безумия — сожаления ли о жизни, гнева ли на смерть, протеста против правил, требующих погаснуть, иссякнуть, отрешиться от всех уз… всё это равно недостаточно, как краски, пытающиеся втиснуть в рамку холста огненный шквал.

– Именно так, Битлджус.