Моисей

Наконец, то, что изложенные в Пятикнижии законы (как те, что обязательны для исполнения только евреями, так и те, что адресуются всему человечеству) объявлялись исходящими от самого Бога и освящались Его именем, делало их законодательство Моисея принципиально отличным от всех других законодательных кодексов древности. Сами эти законы в силу своей Богоданности приобретали характер неизменных и неоспоримых моральных стандартов, не оставляющих места для морального релятивизма. Если в Пятикнижии, к примеру, провозглашен однозначный запрет на мужеложство, то отношение человека, верящего в Бога, к этому виду сексуальных отношений не может быть изменено со ссылкой на то, что со временем нравы общества меняются. Абсолютность Богоданных законов проявляется еще и в том, что они касаются всех без исключения. Им равно должны следовать все слои общества, и нарушивший их человек должен получить положенное ему наказание, независимо от своего статуса в обществе. Даже царь может быть приговорен судом к смерти, если он нарушил закон, требующий подобного приговора. И это создание единого правового и морального стандарта, исходящего из одного источника, в итоге также способствовало единению всего человечества на базе общих ценностей.

Об этом же говорит и Пол Джонсон, когда отмечает, что законодательство Моисея было огромным шагом вперед не только с моральным и правовым мышлением египтян (у которых закон носил личностный характер, то есть устанавливался и менялся фараоном в зависимости от его прихотей), но и по-сравнению с вышеописанными месопотамскими кодексами, в которых закон также объявлялся священным или освященным богами.

«Но, хотя в некотором смысле свод Моисея являлся частью ближневосточной традиции, его отличия от других древних кодексов настолько многочисленны и фундаментальны, что он представляется чем-то совершенно новым, – пишет Джонсон. – Во-первых, хотя утверждалось, что остальные кодексы выпущены Богом, они были изложены и преподнесены от имени конкретных царей, как, например, Хаммурапи или Иштар; поэтому они поддаются переработке и изменениям, и вообще носят светский характер. В то же время, согласно Библии, авторство законов, изложенных в Пятикнижии, принадлежит самому Богу, а потому ни одному израильскому царю и непозволительно было, да и не приходило в голову, издать собственный свод законов. Моисей (а впоследствии и Езекиль, продолживший законодательные реформы) был пророком, а не царем, занимался не творением, а передачей законов. Неудивительно, что в его кодексе не делается различия между законом религиозным и светским (они просто совпадают), между законами гражданскими, уголовными и моральными.

Эта неразделимость имеет важные практические последствия. Согласно духу законов Моисея, все их нарушения оскорбляют Бога. Всякое преступление есть грех, всякий грех – преступление. Нарушение законов носит абсолютный характер, и не во власти человека помиловать или сделать для кого-либо исключение… Большинство сводов законов Древнего Ближнего Востока посвящено проблемам сосбственности, причем сами люди в некотором смысле представляются собственностью, стоимость которой поддается оценке. Кодекс Моисея ориентирован на Бога. Например, в других кодексах обманутый муж может простить неверную жену и ее любовника. Напротив, кодекс Моисея требует предания обоих смерти (так как усматривает в прелюбодеянии глобальную угрозу институт семьи и общественной морали – П.Л.). Так же если другие кодексы предусматривают монаршее право помиловать даже в случае убийства, Библия подобное право отвергает, равно, как и право богатого человека откупиться от возмездия денежным штрафом; она требует казни за убийство, даже если убит «всего лишь» слуга или раб. Существует и ряд дургих преступлений, когда гнев Господень настолько велик, что никакой денежной компенсации недостаточно. В тех же случаях, когда убийство, телесное повреждение или иное прегрешение носят неумышленный характер, Бог считается менее оскорбленным и по закону возможна компенсация. Преступивший закон тогда «должен заплатить столько, сколько назначат судьи»…

…Здесь, разумеется, заключен парадокс, как, впрочем, во всех случаях применения смертной казни. Согласно теологии Моисея, человек сотворен по образу Бога, в связи с чем его жизнь не просто драгоценна – она священна. Убить человека – значит, совершить преступление против Бога, причем настолько тяжелое, что за него полагается высшая мера наказания, то есть своего рода конфискация, отнятие жизни; денежного штрафа здесь недостаточно. Таким образом, ужасный факт смерти призван подчеркнуть святость человеческой жизни! В итоге согласно закону Моисея встретили свою смерть многие мужчины женщины, которые в соответствии со светскими законами окружающих государств могли бы отделаться выплатой компенсации пострадавшим или их семьям.