Не было там Марысиных следов! И Марыси не было! Она исчезла. А он уже готов был простить её обман. Согласиться на её ножки. И забыть про хвостик, которым она хвасталась.
Открылась раздвижная дверь. В коридор вышла девушка в халатике. Она пошла по мягкой дорожке. А её рыжие волосы мягко колыхались на лопатках. И он снова вспомнил бассейн. Его ярко-голубую воду…
— Костик, что ты тут делаешь? — раздался над головой бабушкин голос. — Ты забыл наш уговор? Без взрослых — ни шагу.
Он дал себя увести в купе и уложить в постель. Ему снился «Парадиз». И бассейн. И женская головка. Но тогда в своих скитаниях по лабиринту сна он нашёл выход.
За стеклом автобуса хозяйничала оттепель. Тротуары подтаяли, и в бликах огней напоминали леденцы.
В профессорской голове продолжала звучать песенка Булата Окуджавы:
Ольга, следуя каким-то своим настроениям, дала волю язвительности: дескать, хорошо устроились, на солнышко поедут, греться. На что Садовой возразил: в Израиле сейчас дожди.
Он был раздосадован собственной нерешительностью. Не хватило духу задержать внимание на том альбомном развороте: «Какие интересные лица! А кто снимал? А кем вам доводится эта барышня?»
А может, Ритино лицо ему привиделось? Неужели и его посетило «дежавю», которым страдал друг юности?
«Прошляпил, Садовник! — он как будто слышал Пашкин голос. — Такой шанс упустил. Стушевался?»
— Эх, Садовник, каким мозгляком ты был, таким ты и остался! — подвёл черту профессор и сокрушённо вздохнул.
— Тебе нездоровится? — вопрошающие глаза так близко, что Садовой едва преодолел соблазн выложить всё.
— Смена погоды. Вот и потряхивает.
— Климат меняется, — ворчливо заметил пассажир у соседнего окна. — На дню семь погод на дворе — то льёт, то метёт, то тает, то задувает.
— Да, а кости ноют, суставы ломит, и вся я сплошь в узлы завязана, — откликнулась спутница мужчины.
— Вернёмся домой — приляжешь! — повелела Ольга.
Он не возражал. В голове прокручивались варианты ответа на вопрос: каким образом Рита могла оказаться в ближайшем окружении киевских пенсионеров?
То, что все родственники Краснянских перебрались за границу — кто в Израиль, кто в Германию, а кто и в Америку — Садовой знал достоверно.
Дружба? — Вряд ли. Вероятность приятельства? — Ничтожна. Слишком велика разница в возрасте. Профессиональная деятельность Риты. Но Краснянские не бывали на курортах.
Всего вероятнее — общий круг интересов. Например, какое-нибудь общество защиты памятников старины. Вот только супруги почти безвылазно сидят дома. Остаются прошлые связи — бывшие ученики и их близкие. А это уже теплее.
Вот только почему Рита, зная, что Садовой — киевлянин, ни разу не упомянула украинскую столицу?
— Наша остановка! — Ольгина рука легла на плечо.
Выходя из салона, он услышал, как водитель кому-то сказал в мобильник: «А дорога сегодня сопливая…»
«Да, наш народ может припечатать!»
По возвращении домой оба с видимой удовлетворённостью втянули запахи семейного очага — привычка, свойственная домоседам после вылазок на улицу. Пахло свежеприготовленным ужином. Но стряпухи отсутствовали. Скорее всего, Софья Михайловна вытащила Ганну на променад. Поскольку не было необходимости в готовке, Ольга устремилась в ванную. Владимир Николаевич прикорнул на диванчике.
И приснился ему сон. Будто идёт он по дремучему лесу. И вдруг из-за замшелового валуна выскакивает рыженькая с конопушками дивчинка. Махнула платочком, топнула ножкой — и в пляс. Сарафан голубенький так и завертелся веретеном. А сама она как на дрожжах растёт, поднимается. А где пройдут её крепкие ножки — там земля чёрная, горелая…
А ещё увидел сновидец, что лицо у неё Ритино.
Пробудился Садовой с щемящим сердцем. Рита всё ещё кристаллическим цветком сидела во внутренностях.
Заглянув в гостиную, то там, то здесь помеченную дамскими вещицами, он вышел в коридор. Удостоверившись, что жена погружена в пенную нирвану, устремился назад.
В нижнем ящике стенки, полученной некогда по бартеру за рекламу в женском журнале, с которым сотрудничала Ольга, хранились фотоальбомы. Если бы Рита была Ольгиной ученицей, он бы вспомнил её. Таким образом, вероятность того, что Ритино лицо он увидит и в собственном доме — ничтожна мала. Однако привычка учёного к доведению эксперимента до логического завершения побудила вытащить содержимое ящика. От его нетерпеливых прикосновений потрёпанная папка рухнула и оттуда выпорхнули чёрно-белые фотографии. Двое юношей — один долговязый в ватнике, керзачах, другой — ему по плечо в мешковатом плаще — стоят у памятника. На постаменте расправил крылья орёл.
«Бородинское поле. Памятник французским солдатам».