Мокрый не боится дождя

— Верно. Но у школьной библиотеки — множество функций. Это не просто собрание учебников и литературных текстов.

Садовой подумал, что бывших учителей, как и бывших алкоголиков, не бывает. Однако поостерёгся приводить жене это сравнение. Он счёл за лучшее не прерывать поток её сознания.

— Ида Соломоновна организовала литературный клуб «Под зелёной лампой». (Настольные лампы с зелёными абажурами стояли в читальном зале.) Она приглашала на встречи с школьниками киевских писателей и поэтов. А сколько лет этой твоей знакомой?

— Трудно сказать.

— Старше сорока?

— Думаю, нет.

— Она могла сопровождать их…

— Но в качестве кого?

Ольга замялась, но чуть погодя нашлась:

— У маститых писателей частенько водятся смазливые секретарши.

— Сомневаюсь, чтобы они следовали за боссом в школьную библиотеку.

В кухне повисло напряжённое молчание, и Садовой ощутил запах газа, который служил им для дополнительного обогрева. Он выключил конфорку и отворил форточку.

— Ида Соломоновна ушла на пенсию после того, как нас выселили из старого здания гимназии, — продолжала Ольга. — Новая заведующая библиотекой-кстати, наша выпускница — не оставила старушку без внимания. Она приглашала её на заседания «Зелёной лампы», традиции которой свято чтила.

— Значит, аниматор из отеля вполне могла быть из литературного круга? — Садовой из-за какой-то малопонятной предосторожности не назвал «аниматора из отеля» по имени.

— Тебя что-то смущает?

— Она выглядела не так…

— Что значит «не так»?

— Не так, как выглядит главное действующее лицо. Согласись, когда снимают главную персону мероприятия, её ставят в центр.

— И что?

— Девушка примостилась на периферии.

— Это был групповой снимок?

— Так мне показалось.

«Для человека стороннего ты, мой дорогой, заметил и запомнил не так уж мало!»

— Что же ты мне сразу не сказал? Это меняет дело.

Ольга поставила остывший чайник на конфорку. Устремившийся вверх поток горячего воздуха шелохнул её наэлектризованные волосы.

— Как она выглядела?

— Ну не знаю… — И немного поразмыслив: — Невыносимо юной.

В то, с какой интонацией это было озвучено, вызвало у Ольги Юрьевны саднящее чувство ревности, оттого следующая тирада прозвучала чересчур эмоционально:

— Володя, я не прошу тебя охарактеризовать лицо. Но дело в том, что на снимках для портфолио стараются захватить в кадр вещественные атрибуты события. К примеру, книжную выставку.

— Там не было книг.

— А люди?

А людей-то профессор помнил смутно. Как фон.

Далее чаёвничали в молчании. С досады Ольга съела больше сладкого, чем позволяла себе. От этого испортилось настроение, и было принято безоговорочное решение — поставить точку в этом спонтанном дознании.

А перед отходом ко сну профессор спросил:

— Лёлик, а этот Фима или как там его…

— Ефим.

— Как он со своим удлинённым рукавом и спрятанным в нём четырехпалой кистью смог завоевать красавицу?

— Он умел рассмешить…

— И только?

— Еврейским красавицам и этого бывает довольно.

Профессор ничего не сказал, а про себя подумал: кто знает, что там было на самом деле… с этим Фимой.

КИЕВ, ПЕРЕУЛОК КАШТАНОВЫЙ, КВАРТИРА САДОВЫХ

В ночное сновидение явилась женщина с косой, уложенной надо лбом калачиком.

Поначалу он старался разглядеть незнакомку, но мешал рассеянно-жидкий свет, а в глаза будто сыпанули хамсиновской пыли…

Он попытался припомнить имя. Но потерпел неудачу.

За завтраком по обоюдному согласию тема архива Краснянских не затрагивалась, а потому он обещал пройти в спокойном, устоявшемся русле.

— Как вы почивали, Софья Михайловна? — привычно осведомилась Ольга.

— Отвратительно. Мне не хватает моциона.

Супруги виновато отмолчались. Выгуливать старушку и вправду было недосуг.

— А ты как спал, сынок?

— Хорошо. Только вот не могу вспомнить…

— Сон?

— Косу помню, а вот имя…

— Вова, стыдись! Ты безнадёжно отстал от жизни. В Украине только одна женщина с косой! — зарокотала Софья Михайловна.

— И это бывший премьер-министр! — вставила Ганна, в честь воскресного дня завтракавшая за общим столом.

— Ты имеешь в виду Юлию Владимировну?

Ганна издала смешок, отчего в уголках её рта собрались морщинки.

— А кого же ещё? Она единственная и неповторимая. Кстати, по тому, как Юля меняет причёску можно предсказать грядущие перемены.

К Ольгиному изумлению, рот Владимира Николаевича раскрылся, как говаривала её деревенская бабушка, раззявился, а потом по-йоговски выдавил из бронхов:

— Хы-хы-хы!

Взгляд супруга оторвался от от канареечно-жёлтой клеёнки на столе — теперь Ольга смогла удостовериться: муж покатывается со смеху. Однако приметив обиду на матушкином лице, счёл нужным пояснить:

— Я всё понял!

Он взял женино запястье и усадил за стол, из-за которого она было выскочила, чтобы подать мужу стакан воды.

— Я видел Лесю Украинку!

— Ну поздравляю! Ты истинный патриот Украины! — не удержалась от ёрничества матушка.

Ганна, ты упомянула Юлию Тимошенко, — невозмутимо продолжал Владимир Николаевич. — А с кого она списала свой знаменитый имидж — дамы с косой? — Да, верно! С великой украинской поэтессы Леси Украинки.

— И шо из того? — Софья Михайловна внесла в вопрос столько украинского акцента, сколько в него вмещалось.