Мокрый не боится дождя

— Боюсь огорчить тебя, Паша. Но это другой человек.

— С чего ты взял?

— Этот — меченый. Видишь, что над переносицей?

— Он мог удалить этот нарост.

— А конституция? У нашего поляка заметный пивной животик.

— На военном пайке любой стройнеет.

— Ты, Паша, предвзято относишься к этому человеку.

— Ты хочешь сказать, это дежавю?

— Володя, я не специалист, чтобы делать выводы. Прости. Но это не поляк.

МОСКВА,ЧЕРЁМУШКИ, КВАРТИРА ГУДКИНЫХ

Милочка стояла у окна. За ним неслышно шёл снег.

«Как кошка на мягких лапах», — подумала она.

ШУИСТ, УЛИЦА СВЕТЛОПОЛЯНСКАЯ, ДОМ БЕЛОЗЕРЦЕВЫХ

Снег падал лохматыми хлопьями, образуя сплошную завесу.

«Как будто на земле остался лишь этот снег. А весь мир самоустранился», — подумал подполковник ФСБ в запасе.

Профессор приблизился к окну, отодвинул штору и стал смотреть на полёт снежинок.

«Наверное, и в Украине сейчас снегопад. Он покрывает холмик, под которым спит девушка по имени Рита».

Впервые за долгое время внутренность век обдало солёной горячей жидкостью.

И он позволил ей пролиться.

МОСКВА, УЛИЦА БОЛЬШАЯ АКАДЕМИЧЕСКАЯ,СЦЕНАРНЫЕ КУРСЫ

Мераб Цанава дочитал последний лист и перевернул его лицом к столешнице. Привычка, оставшаяся ещё со времён службы в правоохранительных органах. Конец работы! На данном этапе.

Задача, поставленная мэтром, не вызвала энтузиазма. Цанава предпочёл бы делать собственный детектив — чисто милицейский. И вообще… Он вёл розыск преступников в жизни, а не в тексте.

Мерабу Зурабовичу претило быть соавтором девчонки-пигалицы. Но самое существенное-слишком мало информации о жертвах.

Нет, так дело не пойдёт!

ШУИСТ, УЛИЦА СВЕТЛОПОЛЯНСКАЯ, ДОМ БЕЛОЗЕРЦЕВЫХ

— Хочу кое-что показать!

«Неужели ещё осталось что-то, не удостоившееся торжественной презентации?» — молнией промелькнуло у Садового. Однако натянув на лицо заинтересованное выражение, он откликнулся: — И что же это?

Подхватив гостя под локоток, Павел Петрович засеменил (а в шлёпанцах, сшитых тестем и оказавшимися слишком большими, он вынужденно передвигался мелкими шажками) в свою любимую зону — на мансарду, которая ещё со времён дочкиного детства именовалась то «игровой», то «детской».

Здесь в старом, но не списанном в кладовую шкафу, нашли приют вещи самого разного свойства и назначения. Объединяло их одно: ими дорожили и жена, и муж.

Белая Даночкина фата. Дочкины пинетки нежнейшего абрикосового цвета, её школьный дневник за девятый класс со сплошными пятёрками.

Для дембельского альбома и неполного комплекта советской военной формы «афганка» отводилась специальная полка, а в самом низу шкафа стояла коробка из-под обуви.

Белозерцев со всеми предосторожностями извлёк её из груды других «памяток», открыл крышку — внутри лежали утрамбованные временем и собственным весом конверты.

— Твои! — бросил он со значением.

— Ты…сохранил?

— Отстоял! Супруга несколько раз грозилась выкинуть при переездах. А переезжали мы не единожды. Их спасло то, что при отъездах за границу я оставлял их на хранение матушке.

Рука Садового потянулась к письмам. Хозяин не стал томить.

— Бери!

Друг неловко подхватил груз — коробка накренилась и… содержимое едва не рассыпалось. Владимир Николаевич взял первый конверт — из тех, что теснились на самом верху. Он, как и положено, был аккуратно надрезан с правой стороны, а потому вложенный лист удалось извлечь без труда.

Пробежав глазами до середины страницы, Садовой усмехнулся:

— Занятно.

— И только?

— Вот послушай. — Владимир Николаевич прочёл с той интонацией, которой пытаются восстановить свою юношескую манеру… нет, не высказываться, а писать:

«Думаю, ты согласишься со мной, что только Лоренсу Аравийскому удалось приблизиться к пониманию их психологии. Да ещё сводным братьям-израильтянам. Но я считаю, что когда евреям приходится усаживаться за стол переговоров со своими заклятыми родственниками, им не достаёт понимания глубинных процессов арабского общества».

— Умный юноша. Наверное, пришло время поблагодарить его, — произнёс Белозерцев.

— За что?

— За уроки национальной психологии.

— Пригодились?

— В арабскоговорящих странах — да. А на Украине… прости, в Украине они не применялись с должной эффективностью. Но довольно об этом. Оставляю тебя наедине с молодостью.

Хозяин поспешил восвояси, гость оглянулся в поисках предмета мебели, на котором можно было бы расположиться. Ему подвернулся детский столик. Водрузив на него коробку, он не нашёл ничего лучшего, как усесться на пол.

Остальные письма оказались с такой же заявкой на серьёзное отношение к жизни. Похоже, что «Садовник», снедаемый книжным голодом, рыскал по киевским библиотекам и читальным залам в поисках духовной пищи.