Посреди полутемной комнаты на табуретке сидит Старик и играет на аккордеоне что-то на редкость заунывное, без мелодии, сплошь одно настроение. А вокруг табуретки ходит, притоптывая беззубая старуха, одной рукою упершись в бок, а другой помахивая платочком над головой. Шурик Ха раньше уже видал эту старуху. Это она приторговывала на станции жареными семечками. И будто бы, местный безногий бомж, проползая мимо, называл ее Дашкой. Вернее, не то чтобы старуха торговала, она стояла на безлюдном перроне посреди жутких зимних сумерек, как толстая обвязанная тряпками и платками матрешка. Подле нее на ящике помещались сумка с этими самыми семечками и ущербная стеклянная рюмка. Шурик Ха пришел тогда на перрон не потому что думал куда-то уехать. Ему не зачем и некуда было уезжать. Шурик приходил обычно на станцию, чтобы поискать окурки и стрельнуть сигаретку. Но, мы отвлеклись… В стариковой комнате стоит полумрак, чтобы это ни значило. Абажур с настольной лампы съехал на бок и оплавился. Мерзко пахнет жженым пластиком. И есть здесь кто-то еще. Шурик ищет глазами по углам, ищет среди мерзости запустения и не видит никого кроме Старика с аккордеоном и беззубой Дашки. Но что-то мешает глядеть ему прямо, комната уплывает в сторону и выворачивается из-под его взгляда, и никак не разглядеть то, что стоит посреди комнаты, вот здесь… На какое-то мгновение краем вывихнутого глаза Шурик Ха примечает антрацитовый блеск, долговязую тень суетливо мельтешащую и неподвижную разом. А мгновением позже невидимая сила швыряет Шурика за порог, тащит вниз по лестнице и выбрасывает из подъезда. И вот он стоит, привалившись к стене и читает нацарапанные на кирпичах матерные письмена, когда рядом из ниоткуда появляется Старик.
– Ты чего приперся не вовремя? – страшным шепотом спрашивает он Шурика Ха.
– А фигле?
– Есть Вещи, которые никому не дозволено видеть, – шипит Старик, – Придет время будет и у тебя свой Хозяин.
– Я это… Я чего спросить хотел, – бормочет, запинается Шурик.
– Ну?
– А этот твой Хозяин… – Шурик Ха замолкает и наклоняется к лицу Старика, к самому уху поросшему седой шерстью.
– Он, тот самый? – спрашивает шепотом Шурик.
Старик хмурится.
– Какой еще тот самый? – переспрашивает он. – Чего ты мямлишь?
– Ну, этот, – бормочет Шурик Ха, – Везельвул?
Старик рывком отстраняется от Шурика Ха и недоверчиво на него смотрит. Наконец, до Старика доходит.
– Ах, ты мудак! Ах ты шут гороховый! – ругается Старик, дергая кадыком и плюясь.
Но Шурик Ха уже бежит по заваленному талым снегом палисаднику, перепрыгивает через оградку и кричит Старику с улицы,
– Не бзди дед Никодим, будет у меня Хозяин еще пострашнее твоего! С вот такими усищами! Напугал еже голой жопой…
И давясь хохотом Шурик Ха исчезает во мраке. Старик качает головой и сплёвывает в заледеневшую лужу.
– Вот ведь мудак, – говорит он плаксивым голосом, словно кому-то жалуется. – Шпана…
Светает. Шурик Ха сидит на пешеходном мосту над железнодорожными путями и смотрит на проходящие внизу электрички. Он сидит на ступеньке в пальто, зябко обняв себя руками, с тлеющей сигареткой во рту. Мимо проходит высокая женщина неопрятного вида. Она уже начинает спускаться на перрон, но оглядывается на Шурика, идет назад и садится рядом на ступеньку.
– Не угостите даму сигареткой, молодой человек? – спрашивает она Шурика.
Шурик Ха протягивает ей свою, уже скуренную на треть, сигаретину.
– На двоих покурим, – говорит он, – а то у меня больше нет.
Женщина берет у Шурика сигаретку и затягивается.
– Спасибо, – говорит она. – Сразу видно ты не жмот. Ненавижу жмотье.
Шурик Ха молча глядит вдаль, в ту точку, где сходятся железнодорожные пути, только отсюда, с моста эту точку не видно, там вдали что-то мельтешит, мешает серенькая муть и еще, если так долго смотреть, начинают слезиться глаза.
– Меня зовут Екатерина Альбертовна, – говорит женщина.
– А я Шурик, – говорит Шурик Ха. – Просто Шурик.
Женщина почему-то начинается смеяться, точно он сказал что-то смешное. Насмеявшись, вытирает выступившие на глазах слезы, кашляет и передает Шурику сигаретку. Тот затягивается. Екатерина Альбертовна достает из-за пазухи веселую бутылочку с прозрачной зеленоватой жидкостью. Толкает Шурика локтем в бок.
– Будешь?
– Это что? – спрашивает Шурик Ха с интересом.
– Лосьон, – объясняет Екатерина Альбертовна. – Огуречный. Он вкусненький. Сам проваливается.
Шурик берет бутылочку и, свинтив крышку, осторожно нюхает горлышко.
– Ты не бойся, – успокаивает его Екатерина Альбертовна. – От него не ослепнешь.
– А я и не боюсь, – говорит Шурик Ха и делает хороший глоток из бутылочки.
Проглотив, каменеет лицом и втягивает воздух сквозь зубы. Выдыхает.
– Да, – говорит Шурик и качает головой.
– Хороший мальчик, – говорит Екатерина Альбертовна, отбирает у него бутылочку и пьет сама.
Потом они молча сидят на мосту и по очереди курят сигаретку на двоих.
– Ты чего такой худенький? – спрашивает Екатерина Альбертовна.
– А я решил больше ничего не есть, – отвечает Шурик.
– И?
– Ну, с тех пор и не ем ничего. Да и времени нет. Я учусь, – объясняет ей Шурик Ха.