Молчание доктора Жава

Он устало улыбается и протягивает Шурику пачку «Явы».

– Я парочку возьму, можно? – вежливо спрашивает Шурик Ха.

– Да-да, конечно.

Шурик Ха вытягивает из пачки две сигаретки. Одну прячет за ухо, другую вставляет в зубы.

– А огонька не будет?

– Да-да, сейчас, – доходяга находит спички, чиркает, прячет огонек в пригоршне и наклоняется к Шурику.

Шурик тянется сигаретой к огоньку, прикуривает. Потом бьет финкой доходягу в печень. Тот не то стонет, не то всхлипывает, роняет спички и, обняв себя рукой за правый бок, валится в снег. Шурик с финкой в руках отходит назад. Оглядывается по сторонам, торопливо курит. Под фонарем он точно на ярко освещенной сцене. У доходяги дергается нога. В снежную колею из-под тела медленно натекает черная кровь. Не докурив, Шурик отбрасывает сигарету, подходит к доходяге и пытается отрезать финкой голову. Приходится повозиться. В конце концов, взявши отрезанную голову за волосы, Шурик уходит в темноту. Он проходит всю Поселковую не встретив ни души, сворачивает в знакомый дворик, забрызганный ржавым электрическим светом, заходит в подъезд, поднимается на второй этаж и пинает ногой дверь в квартиру Старика.

Старик чахнет над своей эмалированной миской. Услыхав, как Шурик вошел, он оглядывается.

– Принес? – спрашивает Старик, подслеповато щурясь.

– На, держи! – говорит Шурик Ха и бросает с порога свой страшный гостинец.

Голова доходяги медленно летит через всю эту большую пустоватую комнату, сквозь небрежно накромсанные ломти зимних теней, мимо предметов потерявших память о своем первоначальном предназначении. В конце концов, это несчастная голова шмякается прямиком в старикову миску. Из миски вылетает желе, мясные волокна и веселые морковные кругляки. Частично они оседают на стенах и на столе, частично на подлом и злом лице Старика.

– Сволочь, – говорит Старик, стряхивая со щеки морковку.

В тоже мгновение Старик оказывается возле порога комнаты. Он передвигается с пугающей нечеловеческой быстротой, как умеют только писатели и киношные японские ниндзя, которых все равно не бывает. Старик хочет отвесить Шурику хорошую оплеуху, но Шурик, похоже, ожидал чего-то в этом роде. Он уклоняется, хватает Старика за руку. Далее следует отвратительная и недостойная джентльменов сцена. Сцепившись, изобразив мерзкую пародию на любовные объятия, Шурик Ха и Старик валятся на пол. Хрипя, скуля, брызгая слюной и задыхаясь, они тискают друг друга, мутузят, кусаются, лягаются и т.д. Через открытую дверь Старик и Шурик Ха выкатываются на лестничную площадку и дальше с матюгами и стонами скатываются по лестнице вниз. Набрав скорость, они вышибают дверь подъезда и останавливаются в заледеневшей луже на асфальтовом пяточке возле скамейки. Какое-то время оба лежат, тяжело дыша, потом расползаются в разные стороны.

Мимо литераторов, в подъезд проходит толстая тетка в пальто, платке и с авоськой. Старик ловко хватает ее за ногу.

– Антонина, родная, я трешку завтра занесу, вот те крест! – скороговоркой, хрипло, еще переводя дыхание, говорит Старик.

– А ну! – замахивается на него Антонина авоськой. – Шел бы ты к люлям старый хрен! Нет тебе больше веры!

Старик выпускает дородную Антонинину ногу и та, грохнув дверью, пропадает на лестнице.

– Сегодня я тебя учить больше не буду, – говорит Шурику Старик, глядя на него исподлобья. – Что-то я немного устал.

Шурик Ха поднимается на ноги и молча уходит.

Хозяин

Всё повторяется, словно в кошмарном сне. Сырая зимняя ночь. Черный дворик на углу Златоустов и Поселковой. В замерзшей рябой луже отражается лампочка горящая под козырьком подъезда. Когда выходишь из-за угла, из темноты ржавый электрический свет лупит тебе в глаза. Шурик Ха заходит в подъезд, поднимается по лестнице, пинает ногой дверь в квартиру Старика. Останавливается на пороге.